Валентин Новиков - Четвертое измерение
– Ты и не слушаешь… – с обидой сказал Рыжик.
– А? – Сонька рассеянно посмотрела на него. – Задачка? Да иди ты со своей задачкой.
– На контрольной мы все вспоминали тебя, – вздохнул Рыжик.
– А без контрольной и не вспомнили бы… Филя, они меня любят только за задачки. Давай-ка уплывем от них вместе с тобой и с Игорем в жаркие страны, сделаем там себе лодки из древесной коры, будем ловить рыбу.
– Идем, Соня… – Филя потащил ее за руку. – Уплывем.
– А на чем ты будешь рисовать? – спросила Сонька, словно очнувшись от легкого мимолетного сна.
– Я буду рисовать на песке. А волны – смывать рисунки. И так будем жить.
– Оч-чень интересная жизнь, – язвительно вставил Рыжик. – А Сонька будет решать задачки на песке.
– Буду, – серьезно ответила она. – И найду четвертое измерение. – Порыв влетевшего в окно горячего ветра отбросил с ее лба волосы. Филя взглядом художника уловил этот миг. – И возьму Филю за руку, мы пойдем в четвертое измерение.
– А оттуда можно выйти? – спросил Рыжик.
– Выйти?.. – Сонька задумалась. Меж ее бровей возникла острая прямая морщинка. – Можно, только там снова надо написать на песке обратную формулу. Но такую формулу можно найти только там, в четвертом измерении.
– А вдруг там песка нет… и людей нет…
– Там есть и люди, и песок, – Сонька посмотрела в окно в пустоту неба и чуть прищурила глаза – сквозь листву ослепительным белым огнем сияло утреннее небо.
В тот же день после уроков в шестом «А» провели классное собрание.
Соньке не пришло и в голову, что собрание будет как-то связано с ней.
Перед собранием все было как обычно. Дежурные проветривали класс и выгнали всех в коридор.
Как только прозвенел звонок, все, перегоняя друг друга, бросились занимать очередь поближе к двери, хотя это никому не было нужно. Началась веселая возня. То и дело из очереди кого-нибудь выталкивали, и он тут же норовил втиснуться, его отталкивали. Скоро первые оказались последними и начали изо всех сил толкать тех, что были ближе к двери. Каждый, кто вылетал из ряда, стремительно бежал назад, чтобы столкнуть стоявших впереди. Сонька была в самом центре свалки и уже подбиралась к двери, когда внезапно шум прекратился. Сонька оглянулась и увидела, что по коридору шли Эмма Ефимовна и завуч. Рядом с низкорослой, плотной Анной Петровной Эмма Ефимовна казалась подчеркнуто высокой и стройной.
Дежурные открыли дверь. И, вместо того чтобы ворваться в класс, сваливая друг друга с ног, все входили неторопливо – чинно рассаживались по местам.
Соньке не понравились приготовления. Когда вошла в класс Анна Петровна, ребята выстроились возле столов, как по линейке. Сонька видела, что Эмма Ефимовна чувствует себя неловко, движения ее были скованными, в голосе не чувствовалось привычной уверенности.
– Ребята, вот мы собрались… Предстоит очень серьезный разговор…
Сонька устроилась возле окна вместе с Рыжиком. Он, не обращая внимания на то, что происходило вокруг, привязывал к хвосту большой злющей стрекозы клочок папиросной бумаги с надписью: «Алевтина дура!» Алевтина Рушник была старостой класса. Сонька с первого класса знала эту воображалу. Ходила Алевтина нос кверху, разговаривала снисходительно. И хоть было бы отчего! Была бы хоть красавицей, как армянка Маро, а то так, ничего особенного, просто строила из себя. Однако само собой получалось, что именно ее избирали старостой класса.
– Отпусти стрекозу! Зачем мучаешь? – Сонька толкнула Рыжика под локоть.
– Не мешай! – Рыжик завязал узелком тонкую нитку и выжидал момент, чтобы пустить стрекозу.
– …поговорить о том, – услышала краем уха Сонька, – что едва не стоило жизни Соне Боткиной.
Сонька подняла голову.
– Смородин!
В наступившей тишине фамилия показалась незнакомой.
Игорь встал, подтянул свои ковбойские штаны. Эмма Ефимовна, видимо, ощутила неестественность своего тона и добавила мягче:
– Объясни, пожалуйста, Игорь, как вышло, что клетка со змеями оказалась незапертой?
Но Игоря этот сдержанный тон учительницы отнюдь не подкупил. Он посмотрел на нее злобно и прямо.
– Откуда я знаю…
– Но ведь ты тогда дежурил…
– Ну, дежурил!
И тут, тяжело опершись о край стола, встала Анна Петровна.
– Что это за ответы? – тихо спросила она. – А если бы Соню не удалось спасти? – Она оглядела класс. – Ребята, тут речь идет не о шалости, а об ответственности. И не для того этот разговор затеян, чтобы снизить Смородину оценку по поведению, а для того, чтобы выяснить, что он за человек.
Игорь при этих словах замер и уставился на завуча.
Рыжик забыл о своей стрекозе, и она, выскользнув у него из пальцев, медленно полетела над головами ребят.
Напряжение, воцарившееся в классе, мгновенно исчезло. Все сразу забыли о собрании, вытягивали шеи, силясь прочитать, что написано на бумажке. Раздался чей-то одинокий сдавленный смех, потом поднялся шум.
И вдруг у Анны Петровны посинели губы. Она, неверными движениями хватаясь за воздух, опустилась на стул.
Эмма Ефимовна испуганно бросилась к ней.
– Ничего, ничего, пройдет, это сердце… – Анна Петровна едва шевелила губами, но ее слышал весь замерший в испуге класс. – Пройдет… Это бывает… Ну вот, уже немного легче… Володя, – она посмотрела на сидевшего за первой партой Татищева, – у меня на столе валидол, сбегай, принеси…
Татищев побежал за валидолом.
Эмма Ефимовна подошла к Рыжику. Он весь съежился, сжался в комочек.
– Убирайся из класса! Рыжик, как заяц, побежал к двери.
Стрекоза, описав медленный круг, вылетела в окно. В класс вбежал Татищев.
– Ну вот и ладно, – сказала Анна Петровна, достав таблетку.
Эмма Ефимовна наклонилась к ней, спросила о чем-то. Анна Петровна отрицательно покачала головой.
– Ребята, – уже решительнее и тверже заговорила Эмма Ефимовна, – вы должны принципиально, как подобает пионерам, оценить поступок Игоря Смородина. Мне кажется, он ничего не осознал.
– Он осознал, – сказала Сонька.
– Уж не тебе бы его защищать. Что же он осознал?
– Осознал, и все.
Эмма Ефимовна пожала плечами:
– Кто еще хочет выступить?
Руку подняла староста Алевтина Рушник.
– Мы все знаем Игоря Смородина давно, – заговорила она, словно отвечала хорошо выученный урок. – Он все время позорит не только наш класс, но и весь интернат. Он плохо учится, дерется, убегает из интерната. Он не ведет никакой общественной работы, никого не хочет признавать. Никто не знает, почему он сбежал из дома и приехал сюда, надо это выяснить, может, он дома что-то украл…
В классе наступила такая тишина, что слышалось только трудное дыхание Анны Петровны.
