Алексей Грачев - КТО ВЫНЕС ПРИГОВОР
12
В шестнадцатом году, призванный в армию, окончил Леонтий Николин школу армейских разведчиков — «охотников». Учили его снимать бесшумно часовых, стрелять быстро и точно, ползать по–пластунски, готовить взрывчатку и поджигать пороховые шнуры. В начале семнадцатого года пошел через линию фронта. И в первый же переход в условленном месте, где должен был ждать свой человек, ждали плоские штыки немецких солдат. Допрашивали, морили голодом в одиночной камере. Ждал приговора военного суда, вышагивая по бетонной клетке — три шага туда, три назад. В одну сторону и в другую сторону. Смотрел подолгу через крошечное зарешеченное окошечко под потолком на клинья башен костела, на птиц, которые лепились на эти клинья, жадно тянулся к влажному дыханию морского ветерка. Однажды, измученный допросами и голодом, выругал немецкого конвоира. Конвоир деловито развернулся, ударил прикладом карабина в скулу. Еще прибежали солдаты, как псы, почуявшие кровь, принялись кидать каблуки сапогов в ребра русского военнопленного. Вспомнил как–то Леонтий: — Вот вже помру, так били каблуками. А в каблуках железо. На всю жизнь… Когда волнуется — путает Леонтий русские и украинские слова. От приговора его тогда спасла германская революция. В один из осенних дней в камеру, позвякивая ключами, ворвался немецкий матрос, закричал, улыбаясь. И он тоже улыбнулся этому веселому вестнику, за спиной которого по темному коридору бежали, перегоняя друг друга, узники тюрьмы. Вернувшись в Россию, Леонтий сначала работал в Комдезе, иначе говоря, в комитете по борьбе с дезертирством, а потом был направлен с группой товарищей на организацию военкоматов на Украину. Но военкомата так и не увидел. Прорвавшийся отряд бело–зеленых напал на поезд, в котором ехали будущие работники. Отстреливаясь, ушел Леонтий в степь. Эта степь вывела его в Балту, и здесь вот стал он агентом уголовного розыска. Одесская шпана, банды Япончика, Тютюнника, Заболотного, контрабанда, убийства, аферы, перестрелки с отрядами бог знает каких людей, переходящих плавни вблизи бессарабской границы… Но вот кончилась гражданская война, и потянуло на родину, на Волгу. Здесь пришел в губернский уголовный розыск, к Ярову, к инспектору Пахомову. Там был он инспектором, тут определился в агенты второго разряда. «Мало ли, не справлюсь, чтобы не укоряли». По всем статьям безупречен и хорош как агент Леонтий Николин. Одно не по душе только инспектору Пахомову. С каждым, даже пустяковым делом идет к нему за советом. Взял без патента торгующего на Сенном базаре мужика, привел его в дежурку, а сам в «дознанщицкую», к инспектору. — Вот привел. Что с ним делать? А что делать — протокол. Протокол — в суд. Заплатит штраф, будет знать в следующий раз, что революционные законы писаны для всех. Беспризорника поймает, к примеру, за кражу коленкора у доверчивой горожанки, — и снова за советом к инспектору: — Вот, инспектор, накрыл. Накрыл — ладно, а почему к инспектору? Протокол… — Протокол, — хмурился агент, — а может, за ним еще что есть. Может, на счету он у кого–то из наших… Верно, может, и есть что за ним. Проверь сам. Сведи к субинспектору или к заместителю начальника Павлу Канарину. Оторви его от месячных сводок, от цифр, за которыми кражи, пожары, изнасилования, аферы… А он топчется у порога, точно цепляется за косяки обломками кавалерийских шпор на каблуках… Дурака валяет Николин. Так считал Костя. Делает вид, что не знает работы. Раз агент второго разряда, значит, надо учиться, вот и учите. Нет, явно валяет дурака Николин… Сегодня на вечернем дежурстве явился с каким–то мужчиной — из завязанной глухо ушанки — усатое лицо, красное от ветра. — Вот, инспектор, с Овражьей улицы домовладелец. Возле его дома то ли замерз, то ли убитый. Ну и что — лежит убитый? Вчера возле Масленого пролома тоже с резаными и разбросанными ранами нашли мужика. Неделю назад — парня в подвале, с пробитой головой… Тут как–то — командированного. Есть на дежурстве агент Каменский, эксперт, следователь. Они должны бежать туда сию минуту. Человек лежит, не кошка… — Побежали уже, — хмурясь, ответил Леонтий, — а я вот с чем. Человек тот в белых бурках и лицом вроде как схож с тем, что Миловидов обрисовал… — Вот как… Костя потянулся за фуражкой. — Это хорошо, что сразу мне сообщил, Николин. И вот он — человек в Овражьей улице. Лежал на животе. На спине, освещенной фонарем агента Каменского, красное расплывшееся пятно. Лицо как снег, волосы уже примерзли к сугробу. Ноги в белых бурках подогнуты, точно зяб он сильно и пытался скорчиться для тепла, свернуться в клубок. — Похоже, что этот должен был приехать к Миловидову за ордером, — взглянув, сразу сказал Костя. — Он самый. Но где документ? И если он, то кто его — свои ли, или же случайный налетчик? Следователь и эксперт уже кончали свои записи. Костя, Каменский и Леонтий прошли эту маленькую, темную улицу, стуча в двери. Ответы испуганных людей были однообразны. Только один мужчина, железнодорожник, вернувшийся из поездки, сказал, что вечером, как выходил из улицы, видел парня в кожаной фуражке. Но имел ли тот отношение к человеку, что убит, сказать не мог… Человека в бурках, наняв запоздалого извозчика, увезли в морг. Ушли и следователь с экспертом. А они все еще оставались. Возле столба с фонарем курили и думали об этом человеке, который остановил свой шаг вот здесь, на какой–то Овражьей улице, в снегу, под тихий визг и вой собак в подворотнях, под скрип калиток и дверей в домах. Кто этот, взмахнувший ножом? По чьему–то приговору, или просто потешить удаль плеч своих, или же понадобились карманы? Всякий раз на месте преступления рождалась в душе Кости тревога, неясная боязнь, что преступник уйдет, исчезнет, как исчезают вот сейчас и тают во тьме снежинки, мелькнув на миг в свете высокого фонаря. Окна, почерневшие, настороженные, десятки улиц и переулков, дома, коридоры, комнаты, комнаты… Может, в одной из них он? Может, он бежит где–то, осыпанный снегом, озираясь. Или же спит уже безмятежно. Как разбудить? Как найти его, если на пути сотни домов, десятки улиц и переулков, тысячи и тысячи шагов. — Ну, на сегодня хватит, — решил наконец Костя, — пора и нам на отдых. Завтра, Леонтий, спросишь жителей вокруг Овражьей. Не может быть, чтобы никто не проходил и не видел человека, совершившего убийство… Ты, Антон Филиппович, пойдешь в шалманы, в «Северные номера». Ну, а я в ночлежку, на Мытный, в бараки наведаюсь. Может, какие слухи выловлю. Да и Хрусталя повидаю… Он ведь в кожаной фуражке ходил. Он кивнул им, закрыл уши воротом шубы и пошел в сторону, думая теперь о том, хватит ли у него сил возиться на кухне сейчас возле кастрюли со вчерашним еще супом, полоша соседей, будоража в углах кухни кошек.
