Валентин Иванов - Возвращение Ибадуллы
В лице Мохаммед-Рахима было столько грозного, что Ибадулла невольно откинулся назад.
— Не бойся, — сказал ученый, — следуя велению совести, я даю тебе наставление, и только… Нет границы, отделяющей прошлое от настоящего, но прошлое зачастую может быть рукой мертвеца, который ловит живого за ногу. Ты человек, и никто не может оспорить твое право на счастье! Но я смотрю на тебя и думаю: ты еще окружен тенями, единственное место которым — в могиле. Ты раздражаешься, когда жизнь оказывается не похожей на образ, созданный твоим воображением. В сущности, ты находишься в смертельной опасности, но знаешь ли ты это? Ты стоишь на краю гибели, ибо среди мертвых призраков прячутся живые злодеи, — таков их обычай.
— Нет, я ушел от них! — почти крикнул Ибадулла.
— Не лги, ты не ребенок, — строго возразил Мохаммед-Рахим. — Ты должен понять, что если не сумеешь сорвать со своей кожи коросту предрассудков, злодеи найдут тебя и на краю света.
Уже наступили сумерки, и в худжре ученого стало темно. В яйце свода точно сама собой зажглась электрическая лампочка. Падая сверху, желтый свет положил резкие тени на взволнованное лицо Мохаммед-Рахима.
III
…Да, в новую жизнь нечего взять с собой; как нищий, пришел он на родину.
Ибадулла растерялся. Ему казалось, что само движение времени остановилось и опять наступил страшный час, как в горах, когда разрушались вечные каменные хребты. Ничто не защищало его. Он закрыл лицо руками, его глаза стали влажными впервые за несколько лет.
Мохаммед-Рахим заговорил вновь, прерывая гнетущее молчание:
— Иногда во мне думают найти злого и глупого фанатика-муллу, полного затверженных наизусть слов и готовых на все случаи жизни изречений. Есть люди, которые могут во всех видеть только отражение собственных заблуждений. Не будь таким. Я разорвал ислам, религию богатых, вероучение насильников, исповедание рабства и крови. В наши дни создается подлинная религия мира созидания. Самый скромный строитель оросительного канала достойнее чингизов и Тамерланов, его кетмень драгоценнее меча Искандеров.
— Я знал труд и уважаю труженика, — прошептал Ибадулла, — я не жил чужим потом…
Голос ученого смягчился:
— Придя на родину, ты должен знать, что она зовется Советский Союз, и наш Узбекистан — часть дома для всех людей и для всех народов. Падение ждет угнетателей во всем мире. Они теряют власть, но корни зла еще живут. Есть один общий враг — богатство одних, созданное из нищеты других. Пока это еще есть в мире, люди разделены и народы несчастны. Есть много плохих людей, но никто не дурен или хорош лишь потому, что родился узбеком, таджиком, туркменом, казахом, киргизом, евреем, русским, индусом, китайцем… Твоя родина, сын Рахметуллы, живет в семье народов, доверяй братьям. Теперь я отпускаю тебя, в твоей душе нет зла. Моя дверь будет открыта для тебя.
— Но назови мне людей, кому я могу довериться, — попросил Ибадулла.
— С чистой целью верь чистым людям. Верь коммунистам, остерегайся тупиц, пытающихся итти с лицом, обращенным вспять, и злобствующих в тиши. И здесь есть злобные безумцы, до сих пор проклинающие в душе эмира Мозаффара за то, что при нем пришли русские. Верь доказывающим любовь к родине делом, не доверяй болтунам… Различай человека, а не цвет его кожи или место его рождения. Ты гость Мослима, доверяйся ему, как отцу!
IV
Когда утром Ибадулла ушел, чтобы походить по родному городу, глубоко и надолго задумался Мослим-Адель, справедливый человек, заслуженный учитель республики. Он сидел неподвижно, с привычно поджатыми ногами. Его глаза были устремлены в одну точку.
Свое сердце и дверь своего дома он раскрыл перед человеком, пришедшим из-за рубежа…
Медленное и слабое старческое дыхание не беспокоило пчелу, присевшую отдохнуть на длинной желтоватой бороде спокойного человека.
Размышление перешло в легкий сон. Пчела улетела, луч солнца переместился из одного угла комнаты в другой.
Пробуждение принесло уверенность и решение. Мослим поднялся, взял трость и вскоре вошел в здание, расположенное на площади, недалеко от городской крепости Арка.
Тургунбаев не заставил посетителя ждать. Он немедленно принял Мослима, обеими руками пожал его руку, усадил его на диван и сел рядом.
Мослим рассказывал не торопясь: хозяин слушал не перебивая, озабоченно покачивал головой. Уже окончилась повесть о путнике Ибадулле, но не сразу заговорил Тургунбаев. Он встал, несколько раз прошелся взад и вперед, открыл дверь в соседнюю комнату, сказал своему секретарю:
— Я еще занят, если кто придет, пусть подождет. — Вернулся и вновь сел рядом с Мослимом: — Что же ты хочешь посоветовать мне сделать?
— Закон справедливо строг к преступнику, но добр к человеку, не умышляющему злого, — ответил Мослим. — В своих помыслах Ибадулла не виновен. Его отец был слаб и совершил роковую ошибку, последовав за эмиром. Он потерял родину. Увез сына… Но сын не должен отвечать за отца. Ошибки родителей не могут быть судьбой для детей.
— Конечно, нет. И сын не отвечает… Да. Но сам он скрытно перешел границу. Это его преступление.
— Его толкало желание найти родину, и он был готов совершить проступок. Но в стране, где он вырос, иначе понимают многое, чем мы. Он не думал о преступлении. И в том месте и в тот день, когда он шел, границы не было.
— Как?! — и Тургунбаев удивленно поднял свои густые черные брови.
— Это было во время большого землетрясения в горах.
— Ах, вот что! Но ведь граница все же осталась.
— Не думая о дурном, человек не посчитался с границей.
— И это верно… Действительно, какой трудный случай.
Зазвонил телефон. Тургунбаев поднял трубку:
— Прошу извинить, я очень занят, позвоните позже.
Мослим настаивал:
— Прошу тебя, пойми. Ты молод, ты не знал таких людей, для тебя это история. Он пришел из прошлого, пришел в мой дом, доверчиво, как ребенок. Он ищет родину и не хочет нам вреда. Он не преступник, он несчастен. Нужно помочь ему. Мы всегда были строги к врагу, но добры к человеку… Я верю ему. Убедись и ты.
V
С трудом возвращается домой Мослим-Адель. Прохожие здороваются со старым учителем. Кого только не знает он! И все знакомы с ним. Он приветливо отвечает, но перед его глазами ходят круги. Нет, без отдыха не дойти домой…
Тяжело человеку его возраста слишком много волноваться. И спал он очень плохо, — после прихода сына Рахметуллы болело сердце, ныли ноги и плечи. Во рту был дурной вкус, точно от плова, сваренного в плохо полуженном котле. Печень давила в бок и мешала дышать.
