Жак Реми - Если парни всего мира...
— Вот и я.
Мерсье колеблется.
— Идите, идите, — неприветливо говорит им Корбье, — а то опоздаете.
Они молча выходят. Слепой не ответил доктору на его прощальные слова.
Лоретта и Ги спускаются рядом по лестнице.
— Вы смотрите на мою шубу? — говорит, улыбаясь, Лоретта. — Это остатки былой роскоши. Я делаю все, чтобы Поль не заметил перемены в нашем положении. Он и так достаточно мучает себя. Незачем ему знать, что, с тех пор как кончилась война, мне пришлось мало-помалу распродать все ценные вещи.
Мерсье смотрит на нее с недоумением. Когда же она была искренна? Ее нежность к мужу не кажется наигранной. И однако, когда они выходили, в ее взгляде сквозило явное торжество. Единственное предположение, до сих пор не приходившее в голову доктору, — полнейшая невинность Лоретты. Что же будет дальше? Он хотел бы чувствовать себя более уверенно в создавшемся положении. Снова он ощущает, как в нем нарастает раздражение против Лоретты. Зачем она познакомила его с мужем? Случайного любовника не приглашают к себе в дом, в особенности если муж слеп. Существует мужское целомудрие, которое женщинам не понять. Мерсье, конечно, неправ, но он не отдает себе в этом отчета. Например, он не хочет понять, что Лоретта вовсе не подготавливала сознательно то, что произошло. Обстоятельства сложились помимо ее воли. Чтобы постичь все эти простые истины, Ги Мерсье должен быть объективным. Но как раз этого ему и не хватает.
1 час 30 минут (по Гринвичу) на борту «Марии Соренсен»Ларсен большими шагами ходит по каюте.
— Я давно бы уже изменил курс судна, если бы это к чему-нибудь привело. Но мы слишком далеко от ближайшего порта. Надо ждать. Вот все, что нам остается.
Сидя у передатчика, Олаф с удивлением разглядывает отца. Никогда раньше он не предполагал, что тот может быть так словоохотлив. Старику необходимо высказаться, облегчить душу. Пораженный суровой откровенностью отца, Олаф спрашивает:
— Чего ждать?
— Пока нам доставят эту проклятую сыворотку.
— А сумеют ли передать ее вовремя?
— Если не сумеют, мы все подохнем.
Олаф машинально вертит ручку настройки и смотрит на отца, расхаживающего из конца в конец каюты. Внезапно Ларсен останавливается, засунув руки в карманы штанов.
— Что говорят люди на борту?
— Подозревают, что это опасная болезнь.
Капитан пожимает плечами:
— Ну, на это наплевать. Лишь бы не было сказано одно слово.
— Название... болезни?
— Да.
— Ты думаешь, что это...
— Я знаю не больше твоего.
Олаф снова погружается в молчание. Его светлые глаза не видят каюты: на секунду взгляд упирается в переборку и, как будто проникая сквозь нее, устремляется вдаль. Он сонно кивает головой. Это покачивание раздражает Ларсена. Прямые светлые пряди волос Олафа отклоняются влево, вправо, снова влево точным и равномерным движением маятника. Ларсену хочется зажать их в кулак, рвануть так, чтобы Олаф вскрикнул, завопил, стал возмущаться, — только тогда он сможет почувствовать, что сын здесь, рядом.
— Что с тобой? О чем размечтался?
Не желая этого, Ларсен сам вызвал кризис. На этот раз Олафа прорвало: готовый к отпору, он стремительно нападает. Гнев отца ему больше не страшен.
— Хочу жениться на Кристине.
Но не гнев, а удивление отражается на лице Ларсена. Кто-то чужой вдруг ворвался издалека, — девушка с льняными, гладко зачесанными волосами, собранными в жесткий, торчащий на затылке пучок, бледная, в черном платье, встала между ними. Капитан недоумевает:
— Так это о ней ты думаешь сейчас?
— Не только сейчас, всегда. Я знаю, что ты не согласен. Но я не отступлю. Как только вернемся — женюсь. И если из-за этого придется оставить судно, — ну что ж, найду себе другое место.
Этот взрыв долго сдерживаемых чувств при существующих обстоятельствах кажется Ларсену чудовищной нелепостью. Бесспорно, и речи быть не может, чтобы мальчик погубил свою жизнь, женившись на этой ничтожной женщине. Теперь Ларсен припоминает, что жена ему не раз говорила о Кристине, но ему казалось, что тон его ответов был достаточно ясен, чтобы отбить всякую охоту строить планы на этот счет. Однако какой толк спорить сейчас об этом? Всему свое время. Прежде всего надо выяснить, сумеют ли они вернуться невредимыми, а если вернутся, то когда? Вот что сейчас важно.
Олаф неправильно истолковал молчание отца. Он знает, что тот вспыльчив, и необычная пауза удивляет его. Может быть, отец вовсе не так враждебно настроен к его планам, как он себе представлял?
— Да разве это сейчас главное? — говорит, наконец, Ларсен.
— Да. Кристина беременна.
— Болван!
Капитан с ненавистью глядит на сына. Он с ним не ладит, пусть, но ведь это его дитя. Он готовил ему иное будущее. Куда это годится, — человек трудится всю жизнь, идет на жертвы, строит планы для всей семьи, а затем, в один прекрасный день все рушится по глупой прихоти какого-то мальчишки? Его сын пойдет по неправильному пути, испортит себе всю жизнь, а он не сможет даже вмешаться, чтобы запретить ему делать глупости! Кристина беременна, судьба любит иногда подшутить над людьми. Ларсен всегда радовался тому, что у него нет дочери, считал, что уберегся от подобных несчастных случаев. И вот теперь по милости Олафа он попал как раз в то положение, которого, как ему казалось, он счастливо избежал. Кристина беременна. Что ж, тем хуже для нее. Пусть выкручивается! Но эта мысль только на секунду, в пылу гнева, мелькает у Ларсена. Он знает, что такое поведение недостойно его; да и он сам осудил бы сына, поступи тот подобным образом. Тем более ему ненавистна будущая невестка, эта бесцветная жердь, сумевшая так ловко устроить свои дела. Никогда бы не подумал, что она такая интриганка. Впрочем, женщинам свойственна изворотливость: все они такие от рождения. Тут их учить нечему. И что только Олаф мог в ней найти? Он всегда отличался плохим вкусом: постоянно ухаживал за самыми неинтересными девушками. Разыгрывал из себя молодого петуха, был, наверное, страшно горд своей победой, дурачина, и не подозревал даже, что эта Кристина окрутила его. Ларсен вспоминает: жена говорила, что Олаф ревнив. Можно ли быть таким слепым? Чего он боялся? Кому бы взбрело в голову отнять у него этакое сокровище? Не будь его, наверняка Кристина не нашла бы себе мужа. Ничего не поделаешь, факт налицо — Кристина беременна. И женить их придется.
Олаф встает, подходит к иллюминатору, открывает его и склоняется над бортом.
— Что ты делаешь?
Ответа нет. Отец, внезапно обеспокоившись, подходит к нему. Олафа рвет.
Ларсен, крепко стиснув зубы, подавляет готовый вырваться тревожный стон.
