Леонтий Раковский - Константин Заслонов
Улучить момент казалось возможным. Женя два раза сидел в воронке от авиабомбы и подолгу наблюдал за часовым. Он подсчитал, что солдат обходит сарай кругом в семьдесят секунд. Значит, в их распоряжении есть около минуты.
Оставалось отработать все движения так, чтобы они стали автоматическими: ведь дорога́ будет буквально каждая секунда!
Константин Сергеевич сказал: «Без провала!» А слово дяди Кости — закон!
Всё свободное время они тренировались на квартире у Жени, где жил Леня, потому что вся его семья выехала на восток. Ребята удивляли домашних непонятной пантомимой. Каждый день они по нескольку раз проделывали одно и то же. Женя смотрел на свои ручные часы и командовал:
— Давай!
Леня подбегал к стене и упирался в нее руками. Женя ловко вскакивал ему на спину, а потом становился на Ленины плечи, быстро вынимал из кармана зажигалку, зачем-то чиркал по ней. Наконец размахивался правой рукой, словно бросая что-то, и спрыгивал на землю. И тут они оба впивались в Женины ручные часы.
— Минута!
— Нет, пятьдесят пять!
— Всё равно плохо! Давай еще разок!
И ребята безустали начинали проделывать всё сначала.
Наконец Женя и Леня добились того, что успевали сделать всё в положенное время. Они приготовились и назначили вечер, в который должен быть подожжен гараж.
Бутылки с зажигательной смесью нигде не достали. Приходилось заменять ее чем-то своим, подручным. Решили поджечь и бросить на чердак старые, совершенно промасленные ватные Ленины штаны, которые для большей верности полили мазутом.
Когда совсем свечерело, парни потихоньку пробрались огородами и пустырями к площади. Они укрылись за печь разрушенного дома.
Часовой шагал не спеша, положив руки на автомат, висевший у него на груди.
Женя и Леня еще раз проследили за часовым. Он обходил сарай так: пять раз (точно!) шел по движению часовой стрелки, потом на минуту-другую останавливался возле двери и начинал свой обход в обратном направлении.
Они выждали, когда часовой после минутного отдыха снова пошел в обход.
Чуть только фашист прошел мимо чердачного окна и завернул за угол, Женя и Леня осторожно подбежали к сараю.
Леня подставляет спину. Женя вскакивает и становится на плечи Лени. Леня слышит: ноги у Жени дрожат.
Вот он достает из-за пазухи сверток.
— Как долго!
Вот чиркает зажигалкой раз, другой…
— Опаздываем! Часовой настигнет!
Наконец зажглась. Сразу ярко вспыхнул мазут. Осветилось всё: стена, Женины руки. Женя бросает штаны через окно, не спрыгивает, а соскальзывает вниз. И оба мчатся в темноту, туда, за печь.
Под ноги попадаются какие-то камни, которых раньше не было.
Падают на кирпичи и смотрят, напрягая зрение.
— Часовой прошел?
— Нет еще.
— Чего возился?
— Как возился?
— С зажигалкой!
— Заела проклятая!
— Бросил далеко?
— Да. Иде-ет!
В темноте они едва различили силуэт часового, который медленно прошел под чердачным окном, продолжая надоевший ему путь.
Он еще не мог видеть, но Женя и Леня с радостью видели: как на чердаке, разгораясь, росло пламя.
— Вата с мазутом не потухнет! — хихикнул Женя.
— Бежим, сейчас станет светло: увидят! — потянул друга за рукав Леня.
Они кинулись домой знакомыми тропами.
Ребята пробежали несколько шагов, когда сзади раздался выстрел и крики.
Они обернулись. В густой черноте ночи бушевало яркое пламя.
— У фрицев алярм![4] — усмехнулся довольный Женя.
— Не такой еще алярм подымут, как до бензина дойдет! — сказал Лепя.
Они стояли, в тревоге ждали:
«Неужели потушат? Неужели всё пропало?»
Но вот раздался взрыв. Пламя высоко взметнулось вверх, осветив полнеба. Сомнений не оставалось: фашистские машины пылали.
А наутро в депо — на угольном складе, в мастерских, — всюду только и разговоров было о том, что ночью кто-то поджег фашистский гараж и в нем сгорело десять машин.
— Значит, не все же штукели. Есть и у нас, в Орше, настоящий народ! — не обращаясь ни к кому, будто про себя, сказал Птушка.
XII
Подготовку лесных баз, подбор людей на местах в партизанский отряд и в качестве связных Заслонов поручил энергичному, напористому Алексееву и хозяйственному Нороновичу.
Как-то, еще в конце декабря, Алексеев встретил в Орше Александра Шеремета, который до войны работал на восстановительном поезде. Старые товарищи разговорились.
— Ну, что поделываешь, Анатолий? — спросил Шеремет.
— Езжу машинистом.
— Да-а? — немного удивленно посмотрел Шеремет. — Я бы никогда…
— А ты где?
— Я механиком на мельнице, у себя в Грязине, знаешь?
— Слыхал. Так ведь и ты же работаешь? — усмехнулся Алексеев.
— Я — временно!..
— Надеемся, что многое тут временно! Вон от Москвы их уже прогнали!
— Конечно! Погоним этих мерзавцев — костей не соберут! Я на твоем месте, Анатолий, ушел бы с железной дороги. Чего тебе?
Алексеев смотрел на Шеремета, стараясь понять, что кроется за этим предложением.
— Придет пора, уйду, — сказал он уклончиво.
— Тогда приходи прямо к нам. У нас — леса и болота…
— Лесов в Белоруссии хватит.
— Не в этом дело. У нас народ в округе советский. Поддержим.
«Становится немного яснее», — подумал Алексеев.
— Да прежде чем итти в лес, надо базу подготовить.
— А я о чем говорю? Приходи к нам — помогу: ведь я ж на мельнице. У меня и хлеб всегда и люди.
— Честное слово?
— Вот тебе моя рука. Заходи, потолкуем по-настоящему.
— С удовольствием!
Анатолий пожал руку Шеремету, и они расстались. Алексеев рассказал о встрече Заслонову. Посовещались с Шурминым, обсудили: не провокация ли? Алексеев был убежден, что не провокация.
— Пойду, Константин Сергеевич!
— Иди! — сказал Заслонов.
Алексеев пришел в Грязино, как будто в гости к старому приятелю. В деревне оккупантов проклинали, о них говорили, сжимая кулаки.
Так Алексеев наладил связь. Через Шеремета он узнавал всё: в каких деревнях стоят фашистские гарнизоны, чем вооружены, где в окрестностях осели окруженцы, бывшие военные, на кого из них можно рассчитывать, наметил связных. У них образовался круг знакомых. Мало-помалу в деревнях Грязино, Казечино, Ступорово организовалась партизанская группа Заслонова.
______Алексеев возвращался из Дрыбино домой. День клонился к вечеру. Яркокрасный закат предвещал на завтрашний день мороз.
