Георгий Тушкан - Первый выстрел
Пока Юра распрягал, отец говорил:
— Никому: ни домашним, ни знакомым, ни тем более в контрразведке о партизанах ни слова! Все видели, как ты вез раненого. Слышали, как ты требовал в больнице матрас и подушку. В Таракташе тебя тоже видели.
— Я только с Юсуфом говорил…
— При чем тут Юсуф? Тебя видели многие. Будут допрашивать, скажешь: «Силой мобилизовали. Заставили ехать ночью в горы, куда — не знаю. Какой численности был десант красных, не знаю. Нас никуда не пускали, стерегли. Был все время возле лошади. Потом отпустили. Поэтому я ничего не знаю».
— Командир тоже учил нас так говорить. Только никакого десанта не было. Они — крымские.
— Был или не был, не все ли равно. Здесь считают, что Судак был захвачен высаженным с моря красным десантом. Для борьбы с ним Врангель отозвал с фронта вторую конную дивизию, мобилизовали военные школы, даже гардемаринов из Севастополя послали в район Судака. Переполох страшный… Теперь дальше: ты болен!
— Я здоров, как бык!
— Не спорь! Притворись больным. У тебя очень болит голова, тебе трудно говорить, болит горло, болит живот. Одним словом, ты еле живой. Если надо будет, доктор подтвердит. А теперь быстро беги в дом и ляг в постель.
Петр Зиновьевич испытующе посмотрел на Юру:
— Ты не привез с собой оружие? Зная твою болезненную страсть…
Юра успокоил его. Никаких пулеметов, винтовок, гранат и наганов у него нет. О велодоке за поясом под рубашкой он умолчал. Направляясь в дом, он, однако, сначала забежал в крольчатник, вынул из стены один колыбный кирпич и в этот тайник спрятал велодок.
Когда Юлия Платоновна с тарелками и стаканом чая на подносе вошла в комнату, Юра, лежавший под одеялом, объявил, что он болен: голова раскалывается на куски, болит горло, в животе рези. Обхватив руками голову, он застонал как можно жалобнее и начал надрывно кашлять, а потом схватился за живот и стал конвульсивно дергаться.
— Боже мой! Я сейчас же пошлю папу за доктором, или пусть он сразу отвезет тебя в больницу, ты, наверное, заразился тифом! — испуганно запричитала Юлия Платоновна.
— Ага! Здо рово получается! Это папа мне приказал, чтобы я был больным.
Не прошло и десяти минут, как с веранды послышался голос Варвары Дмитриевны:
— Где же он? Я вся сгораю от любопытства услышать из уст нашего мученика и героя о том, как ему удалось удрать из плена.
Юлия Платоновна распахнула дверь, пропуская Варвару Дмитриевну с Лизой. Юра сделал «зверскую физиономию», застонал.
— Бедный! Он так страдает! Тебя истязали?.. — воскликнула Варвара Дмитриевна, склоняясь над Юриной кроватью.
— Голова раскалывается… Горло болит! В животе такие рези.
Лиза настороженно прищурила глаза. И Юра понял, что переборщил.
— Юлия Платоновна, что же вы медлите? Скорее доктора!.. — затараторила Варвара Дмитриевна. — И надо сообщить сотруднику «Юга» о том, как красные истязают детей! Эти палачи… Ужасно!
— Успокойтесь, дорогая, уже все сделано, — сказала Юлия Платоновна. — Ему предписан полный покой. Пройдемте на веранду. Я вам все расскажу.
— Юра, ты в самом деле болен? — спросила Лиза, когда они остались одни.
— Разве ты не видишь?! — буркнул Юра. — Я здоров, только молчи об этом, Джемма… Нет, Нэлле… Я был у гёзов!
— Может быть, ты, правда, немножко болен, Юра? — сказала Лиза, смотря ему в глаза. — Я попрошу маму, чтобы мне разрешили ухаживать за тобой.
Теперь Юра был бы очень рад заболеть на самом деле и пожалел, что сказал Лизе правду. После прошлогоднего бала они несколько месяцев были почти в ссоре. Лиза поддразнивала его «креольчик!» и дулась. Но в последнее время они снова подружились. Однако Лиза, сложив губы в ехидную улыбку, нагнулась к Юре и сказала:
— Знаешь, твоя «невеста» сейчас в Судаке. Узнает, что ее «креольчик» болен, и прибежит целовать его.
Юра подумал: «Хорошо бы и Лизе и Тате рассказать обо всем, что с ним случилось! Бешеная скачка! Засада на шоссе. А главное — приключения в Эльбузлах! Мышонок и Шура прыгают в окно, как Григорий в «Борисе Годунове». Чемодан золота! Стрельба!»
Юра решил рассказать Лизе только о Дусе. «Вот это дивчина! Смелая, хитрая! А танцует как!»
Лиза выслушала рассказ про Дусю довольно холодно.
— Интересно ты веселился там… Овод так бы не поступал…
Юра опешил. Действительно, главного он не рассказал, а про вино, закуску, пляску наболтал. Глупо! И Юра мысленно послал себе «дурака». Это все Мышонок наделал. Да-да, из-за Мышонка и этой гулянки он валяется под одеялом, а мог бы скакать сейчас верхом на коне за Бескаравайным…
Когда гости ушли, в комнату к сыну зашел Петр Зиновьевич. Он присел на кровать.
— Я сам советовал тебе не болтать, но все же я должен знать подробно, что с тобой приключилось.
Юра рассказал, ничего не утаивая. Судя по выражению лица Петра Зиновьевича, Лука, Бескаравайный и особенно командир ему очень понравились. Он несколько раз переспрашивал о Гоге, брезгливо морщился и сказал:
— Слякоть, грязь… Это страшно, когда таким ублюдкам дают в руки оружие и право распоряжаться человеческими жизнями!.. Слушай, Юра, — серьезно и строго проговорил он, — меня очень беспокоит оружие. Ты мне правду сказал, что ничего не привез? Ведь если найдут боевое оружие, буду отвечать я. И не надо прикидываться сверхбольным, а то твои «колики» похожи скорее на цирковой номер.
2
За окном послышался цокот копыт о гальку. Петр Зиновьевич вышел. А вскоре Юра услышал его голос, взволнованно уверявший кого-то:
— Господа, он же болен!
В комнату вошли два офицера, за ними отец.
— Па-апрашу! — высокий, дородный офицер, улыбаясь, показывал отцу на дверь.
— Дайте же сыну оправиться после потрясений… — пытался убедить Петр Зиновьевич.
— Не смею задерживать, господин Сагайдак… Ваше присутствие необязательно. Не заставляйте меня выходить за рамки приличий. — Говоря это, офицер легонько теснил Петра Зиновьевича к двери и, когда тот оказался на веранде, запер дверь на внутренний крючок.
Второй, низенький и худой, производил странное впечатление: ноги — колесом, непомерно большой нос на узком, как ребро, лице тоже колесом, единственный глаз был выпуклым, а второй, левый, закрыт черной бархатной повязкой на черной резинке. Своим единственным глазом он пристально всматривался в Юру. При этом его кривой нос шевелился, будто принюхивался к Юре. «Карла», — мысленно назвал его Юра, а улыбавшегося окрестил «Фальстафом». Обоих он знал в лицо: контрразведчики с дачи на берегу.
— Кто из знакомых тебе судачан был среди зеленых? — спросил Карла, раскрывая полевую сумку и доставая блокнот и карандаш.
