Уилбур Смит - Божество реки
Я помню, как наша колесница под приветственные крики толпы летела к последним воротам дистанции. Я правил лошадьми, а Мемнон, стоя за моей спиной, метал налево и направо дротики по набитым соломой чучелам. Потом наша колесница неслась вперед, и царевич вопил за моей спиной, как демон, а его длинные курчавые волосы развевались на ветру, как хвост атакующего льва.
Очень скоро царевич начал преуспевать в состязаниях иного рода, и на этот раз без какой-либо помощи с моей стороны. Всякий раз, когда он проходил мимо молоденьких девушек со сверкающим «Золотом доблести» на груди и ленточкой победителя состязаний в волосах, они начинали хихикать, краснеть и искоса поглядывали на него. Однажды я слишком поспешно зашел в его шатер, так как у меня были важные вести, и тут же остановился, увидев, что мой царевич ничего вокруг себя не замечает, кроме нежного молодого тела и симпатичного личика девушки, которую оседлал. Я молча попятился назад и вышел, слегка опечаленный тем, что возраст невинности царевича уже позади.
И все же ни одна из этих радостей не могла сравниться с драгоценными часами, которые я проводил со своей госпожой. В возрасте тридцати трех лет она достигла расцвета зрелой красоты. Тонкий ум и достоинство излучала даже ее походка. Лостра стала истинной царицей — женщиной, которая правит сама.
Весь народ любил, но вряд ли кто-нибудь любил ее больше, чем я. Даже Тан не мог сравниться со мной по преданности. Я гордился тем, что она по-прежнему нуждалась во мне и продолжала полагаться на меня, на мои суждения и советы, доверяя мне во всем. Сколькими бы радостями ни благословила меня жизнь, госпожа моя навсегда останется величайшей любовью моей жизни.
СЛЕДОВАЛО бы наслаждаться полнотой жизни, однако беспокойство всегда было свойственно мне, а теперь его усиливала страсть к путешествиям, охватившая меня. Всякий раз, когда я отдыхал от трудов на строительстве гробницы фараона, я поднимал глаза на окружающие скалы, и горы манили меня. Я начал ходить на короткие прогулки по их величественным и пустынным ущельям. Чаще всего я отправлялся один, но иногда Гуи или кто-нибудь другой сопровождал меня.
Гуи был со мной, когда я впервые увидел стадо диких козерогов на крутых скалах высоко в горах. Этой разновидности диких коз я еще не видел. Они были вдвое выше диких коз долины Нила, а у некоторых старых баранов на голове высились такие огромные закрученные рога, что делали их чудищами из сказок.
Гуи принес весть о гигантских козерогах в Кебуи, где у слияния двух рек расположился наш народ. Через месяц вельможа Тан прибыл в долину гробницы фараона вместе с царевичем Мемноном. Царевич стал таким же ярым охотником, как и его отец, и не меньше последнего жаждал поохотиться на небывалую дичь. Что же касается меня, я обрадовался возможности исследовать высокогорье в таком обществе.
Мы собирались подняться только до первой гряды горных вершин. Но стоило нам взобраться на перевал, как перед нами открылся такой простор, что у нас захватило дух. На горизонте мы увидели огромные горы цвета шкуры льва и формы наковальни. По сравнению с ними вершина, на которой мы находились, казалась карликом. Они манили нас к себе.
Нил бежал нам навстречу по крутым долинам и темным ущельям, где воды его бились о скалы в облаках пены. Мы не могли повсюду следовать за руслом реки и временами поднимались высоко в скалы по головокружительным тропам, вьющимся вдоль крутых склонов хмурых гор.
Заманив нас в свою пасть, горы обрушили на нас свою ярость.
В нашем отряде было около ста человек и десять вьючных лошадей с припасами. Мы встали лагерем на дне одного из глубочайших ущелий и разложили на камнях свежие трофеи Тана и Мемнона, любуясь ими. Перед нами лежали две головы козерогов, самых крупных из тех, каких нам когда-либо приходилось видеть. Рога были настолько тяжелы, что только двое рабов могли поднять их.
Внезапно пошел дождь.
В долине Египта дождь бывает раз в двадцать лет. Никто из нас и вообразить не мог ничего похожего на тот ливень, который обрушился на нас.
Сначала густые черные тучи скрыли узкую полоску неба, видневшегося далеко вверху между узких стен ущелья, и из солнечного полдня мы мгновенно погрузились в глубокий мрак. Холодный ветер пронесся по ущелью и остудил наши тела и души. В ужасе прижались мы друг к другу, пытаясь согреться.
Затем из мрачной тучи в скалу ударила молния, и грохот прокатился по ущелью. Воздух наполнился запахом серы, искры посыпались со скал. Эхо усиливало раскаты грома, и земля задрожала у нас под ногами.
Потом пошел дождь. Он не падал с неба в виде капель. Казалось, струи Нила, срывающиеся с каменного уступа порогов во время половодья, обрушились на нас. Дышать стало нечем, рот и ноздри заливала вода, и мы почувствовали, что тонем в этих потоках. Дождь лил настолько плотно, что нельзя было разглядеть фигуру человека на расстоянии вытянутой руки. Струи с такой яростью обрушивались на наши плечи, что мы сгибались под их тяжестью и пытались укрыться под нависшими над нашими головами скалами. Но даже под ними шум дождя оглушал нас, а брызги кололи кожу, как рой разъяренных шершней.
Стало холодно. Я никогда не испытывал такого холода. Одежда наша состояла из тонкой полотняной ткани. Холод лишал наши тела силы, и мы задрожали так, что зубы начали стучать в наших ртах, даже изо всех сил сжимая челюсти, мы не могли остановить их.
Затем я услышал иной звук, который перекрывал шум падающего дождя. Это был грохот бурного потока воды. По узкой долине, где мы пытались скрыться от дождя под нависшей скалой, шла серая стена воды. Она протянулась от одного края долины до другого и неслась, сметая все на своем пути.
Меня подхватило и понесло. Я кувыркался в воде, меня било о скалы, и я почувствовал, что жизнь покидает мое тело, а ледяная вода наполняет внутренности. Тьма опустилась на меня, и я решил, что умер.
Я смутно помню, как чьи-то руки вытащили меня из потока и поволокли на темный далекий берег. Голос царевича позвал меня. Еще не открыв глаз, я почувствовал запах дыма, и бок мой согрело тепло пламени.
— Таита, очнись! Скажи что-нибудь, — голос зазвучал настойчивее, и я открыл глаза. Лицо расплывалось у меня перед глазами, но я заметил, что Мемнон улыбается мне. Потом царевич сказал через плечо: — Он очнулся, вельможа Тан.
Я увидел, что нахожусь в пещере, а снаружи наступила ночь. Тан вышел из-за дымного костра и сел на корточки рядом с царевичем.
— Как ты себя чувствуешь, старина? Кости, по-моему, у тебя целы.
Я судорожно сел и тщательно ощупал свое тело.
— Голова у меня раскалывается, и все тело болит. А кроме того, мне холодно и хочется есть.
