Василий Веденеев - Опекун безумца
Брюс замер, будто пуля поразила его, дыхание перехватило намертво, он вцепился в шею, пытаясь захватить хоть глоток воздуха, перед глазами поплыли красные и оранжевые круги…
Спешить не имело смысла. Брюс выровнял дыхание и обогнул угол здания: первое, что он увидел, — открытый багажник автомобиля.
Подобрав к животу ноги, лицом в пыли лежал Гордон Кэлвин, рядом — винтовка, та самая, выбранная в оружейной лавке в присутствии Сарджента. Скорее всего, Кэлвин выстрелил себе в рот; Брюс немало повидал за годы работы в полиции, но привыкнуть так и не сумел; он отвернулся и сделал глубокий вдох, чтобы подавить рвотные позывы.
Люди с носилками бежали слишком медленно от флигеля, примыкающего к клубному зданию; нелепо размахивал руками высокий человек в панаме, бледнели лица игроков, медленно приближавшихся со всех сторон и напоминавших безвкусно раскрашенные куклы в руках неумелого кукловода.
Над телом Кэлвина склонились люди. Сарджент знал: напрасно, после такого выстрела выжить невозможно. Он подошел поближе: винтовка лежала как раз там и так, как если бы Гордон сам помог себе решить свои проблемы; когда Брюс только обогнул угол клубного здания, он успел заметить: рядом никого, густые кусты близко подступали к «остину» Кэлвина, и все, что произошло, случилось без участия посторонних.
Безумец добился своего!
Полиция прибыла быстро, во главе с самим Макги; капитан безмолвно ткнул ладонь Сардженту и кивнул.
Все делали сноровисто и толково. Макги сказал, что присутствие Сарджента удачно: не возникнет кривотолков, очевидное самоубийство. Брюс старался не замечать, как ворочают тело Кэлвина, как его светлые волосы полощутся в пыли, а на брюки налипает кровь пополам с грязью.
Мелькали рулетки; эксперт с мышиной мордочкой крутился вокруг машины Кэлвина и время от времени исподлобья посматривал на Сарджента.
Все, как и раньше, думал Брюс и старался запомнить подробности: кто как стоял и что делал — лишь бы отогнать дурные мысли: снова без средств к существованию и не выполнил контракт с Бейкером. Теперь неустойка по соглашению и долги, которые неосторожно наделал Сарджент, ставили его в безвыходное положение.
Часть третья
Те, кто платит
Мисс Фаулз сидела напротив Сарджента, сцепив пальцы, и не отрывала взгляд от скатерти. Брюс все рассказывал: корил себя, что не догадался проверить багажник «остина» и слишком расслабился в загородном клубе; качал головой и убеждал Дайну, что из-за проклятого удушья не смог добежать вовремя — не хватило считанных секунд, и Дайна, дотронувшись до его руки, заметила, что всем всегда не хватает самой малости.
Все сразу рухнуло. Еще вчера они строили планы, а сейчас Сарджент выглядел как человек, внезапно узнавший, что неизлечимо болен; он не видел выхода еще и потому, что поговорил с Майером, и тот впервые был сух, хотя и любезен.
Прощались тихо, без надрыва; Брюс, в который раз, оценил такт Дайны, ее умение не накалять атмосферу: своевременной шуткой или прикосновением разряжать напряжение. Он так привык смотреть ей вслед, провожая в другой город, что, вспоминая Дайну, их вечера, ее манеру ходить, чаще всего представлял мисс Фаулз с дорожной сумкой, перекинутой через плечо, в стеклянных дверях, ведущих к летному полю.
Сарджент никогда не думал, что окажется в суде. На него смотрели с любопытством. Только что газеты описали самоубийство Кэлвина, и только тогда Брюс вспомнил, почему ему казалась знакомой фамилия безумца: он читал о Гордоне в связи с гибелью самолета у берегов Ирландии; теперь газеты сообщили, что после тех событий крупный чиновник федерального управления тяжело заболел и наконец покончил с собой. Еще газеты писали, что все произошло на глазах мистера Брюса Сарджента, бывшего офицера полиции, человека с безупречной репутацией, свидетельские показания которого исключали возможность заговора и предумышленного убийства. Опыт мистера Сарджента, его добросовестность и неподкупность в сочетании с заключением экспертов освободили полицию от рутинной процедуры перепроверок, обычно возникающих, когда погибают влиятельные лица. Кэлвин ушел из жизни, и все о нем забыли.
Суд поддержал иск Бейкера, который выступал через своего адвоката и сам ни разу на процессе не появился: адвокат Бейкера представил контракт с нотариально заверенными подписями Сарджента, и неглупый защитник Брюса Бад Шульцман уверил того, что надо или платить огромную неустойку, или…
Платить было нечем.
Сарджента препроводили в тюрьму. Он написал об этом мисс Фаулз, шутливо сообщив, что отдохнет два года за счет налогоплательщиков.
Постепенно Сарджент обживался в тюрьме: в камере на двоих все же веселее, чем в блоке ди второго яруса, где сидели по одному.
На койке у противоположной стены дремал Хлюпик, так прозвали сокамерника Брюса: из-за заболевания носоглотки тот всегда шмыгал носом. Хлюпик ненавидел весь мир, но Сарджент подозревал, что это всего лишь маска, поскольку, уверяя всех кругом, что люди — падаль, на деле Хлюпик оказывался справедлив, не подличал и всегда принимал сторону слабого. Изъясняться с Хлюпиком было не сложнее, чем с двухлетним ребенком: он или молчал, или использовал всего три возможности для ответа на любые вопросы: «тля», «ублюдок» и «ничего себе». Последние слова в устах Хлюпика считались высшей похвалой.
Из коридора доносились звуки вечерней поверки:
— Блок эйч, первый ярус — тридцать шесть человек. Блок би, первый ярус — тридцать шесть человек. Блок ди, второй ярус — восемнадцать человек…
Время отходить ко сну постучалось в камеру отрывистыми хлопками железных дверей внизу и гортанными выкриками тюремного персонала. Лежать полагалось лицом вверх, и Сарджент долго не мог к этому привыкнуть: он-то как раз любил засыпать на животе, обняв подушку и мысленно беседуя с мисс Фаулз. В первое время, засыпая, он переворачивался на живот, но дежурный охранник просовывал резиновую дубинку сквозь прутья ограждения и тыкал спящего в плечо сильно и неожиданно. Брюс, ничего не понимая, вскакивал.
— Дрыхни на спине!
Если дежурил Одноглазый — вихрастый брюнет с вставным фарфоровым глазом, тот еще добавлял: «В следующий раз получишь по зубам».
Лежа на тюремной койке, Сарджент раздумывал: Хлюпик однажды сказал, что надо бежать, иначе просидишь всю жизнь. «Отчего? — возразил Брюс. — Кончится срок, и…» Хлюпик смачно высморкался, потом обронил, что ублюдки могут набавлять и набавлять, так что начнешь двумя годами, а кончишь двумястами и никому ничего не докажешь.
