Виталий Мелентьев - Искатель. 1975. Выпуск №3
Разведчики положили свои сидоры, закурили и присели прямо на пол. Притихшие пулеметчики, деликатно покашляв, подошли к амбразуре. Тот, что был пошире в плечах, перебрал ленту в коробке, проверил, как она заправлена. Высокий и худой пулеметчик приник к амбразуре, закрывая собой большую ее часть.
Над немецкой стороной постепенно мерк и отодвигался закат. Передовая просыпалась — амбразуру осветил желтовато-ядовитый свет далекой ракеты.
— Слышь, Андрей, пароль немецкий узнал? — спросил Сутоцкий.
— Нет. Старший у них убит, а эти не знают.
— Хуже…
Сутоцкий все время словно контролирует командира, отметил про себя Матюхин, и вдруг вспомнил, что выдвигаться на ничейку уступом через минное поле не удастся. Он хотел было изменить свой приказ, но решил, что он все-таки правилен: после минного поля двигаться придется уступом.
Они сидели молча. Грудинин стал скручивать новую цигарку, но Николай положил руку на кисет:
— Не нужно, старый, береги сердце.
Грудинин покорно спрятал кисет, поерзал и, прикрыв глаза, откинулся на прохладную стенку дзота.
Время как бы остановилось, зрения не требовалось. Зато напрягся слух. То справа, то слева ворковали пулеметы, и где-то глухо ударил пушечный выстрел. Но это было так привычно, что никто не обратил на него внимания. Слух искал каких-то особых шумных звуков. Каких именно, никто не знал, но каждый наверняка бы отличил их в любой сумятице.
Они дождались этих звуков — говор, торопливые шаги.
Из-за двери послышался голос:
— Полный порядок. Выходи строиться.
«Нашел время острить», — сердито подумал Андрей и медленно стал подниматься. Они опять попрыгали, проверяя снаряжение, и не спеша стали выходить из дзота. Молчаливые пулеметчики смотрели им вслед большими, по-птичьи округлившимися глазами. Гафур приостановился на пороге и вежливо попрощался:
— До свидания.
Ему никто не ответил, и это показалось плохим предзнаменованием. Все, что накопилось в этот суматошный, трудный день, возникло вновь и окрепло. Предстоящее казалось если и не безнадежным, то бесконечно трудным, и каждый страстным усилием воли заставлял себя не волноваться, думать, что все обойдется, если, конечно, он не промажет.
В этом состоянии страстно стиснутой воли они вывалились один за другим за бруствер и поползли за неизвестным сапером, лица которого так никто и не рассмотрел.
* * *Военный совет кончился, его решения оформлялись в приказы. Самую большую работу предстояло провести саперам и транспортникам. Они должны были обеспечить широкую маскировку и дезинформацию противника, начиная с не такого уж сложного мероприятия, как демонстративная оттяжка ненужных подвод и автомашин в тыл. Все равно через несколько дней эти же подводы и эти же автомашины повезут к передовой снаряды и продукты.
Потом начались радиоигры — умышленные радиопереговоры, из которых умный противник мог понять, что какие-то части готовятся к погрузке. Для подтверждения этих «разгаданных» тайн с передовой действительно стали отходить целые подразделения: ночью их меняли безмолвные, отдохнувшие в тылу подразделения тех же соединений. Саперы строили макеты танков, навешивая их на тракторы, которые потарахтели к ближайшей погрузочной станции…
Но все это случилось позже, а в тот вечер только дивизион «катюш» несколько необычно выдвигался по тщательно подготовленной лесной дороге на указанную ему полянку: машины шли попарно — одна тянула на буксире другую. Чтобы заглушить шум моторов, дежурные подразделения открыли отчаянную пулеметную стрельбу, а артиллеристы затеяли контрбатарейную борьбу. Она немедленно переросла в дуэли: артиллеристы противника не могли смолчать, и некоторое время над передовой перекатывались шелковистые шелесты снарядов, а в глубине оборон полыхали огни выстрелов и разрывов.
«Катюши» уже стали на место и приняли боевой порядок, а артиллеристы все еще вели огонь, словно радуясь, что после долгого молчании — экономили снаряды — могут отыграться на противнике.
К полуночи все стихло настолько, насколько вообще стихает ночная передовая: то там, то здесь вспыхивали перестрелки, в воздух взлетали сигнальные и осветительные ракеты, где-то играла музыка и даже слышалась песня.
Разведчики минули минное поле, и младший лейтенант сапер ласково тронул каждого за плечо, словно, провожая, жалел, что он остается, а они уходят…
Вот это доброе, чуть робкое, по-хорошему завистливое расположение безмолвного на ничейной полосе молоденького саперного офицера взломало убежденность, что все идет не так, как нужно. Если им завидуют, если их провожают с такой добротой, значит, еще не все потеряно.
А тут еще густой задеревенелый бурьян ничейки оказался так высок и густ, что можно было не ползти, а семенить на четвереньках или идти согнувшись. Отсюда, снизу, довольно четко просматривался и проход в немецких минных полях: стена бурьянов на фоне светлого неба в проходе казалась ровной, а на минных полях — выщербленной. Противник ставил мины летом, торопливо, подрезая травяные корни, и над минами трава так и не выросла.
Продвигаться далеко не хотелось — еще неизвестно, как сложится обстановка, но Андрей Матюхин все-таки прошел метров на сто дальше предполагаемого вначале места.
Конечно, ребята сразу заметили это отклонение от намеченного плана и подумали, что у командира есть какие-то особые тому основания. Ведь каждый понимал, что чем ближе они подберутся к позициям, тем больше надежд на то, что противник не наткнется на них при выдвижении, тем быстрее можно будет преодолеть передовую и тем меньше опасность попасть под разрывы своих снарядов. И хотя Матюхин поступил так скорее по инстинкту разведчика, лишь потом обдумав и обосновав решение, оно тоже ударило по убежденности, будто все идет не так, как надо. Командир, видно, знает нечто важное. На то он и командир…
Здесь, в горьковато и пряно пахнущих зарослях, в настороженной тишине, исчезала страстная напряженность и обострялись чувства. Слух уже приноровился отсортировывать — отбрасывать перестрелку и разрывы, музыку и шумок ветерка, а улавливать шорох бурьянов, тонкое позвякивание консервных банок, развешанных, как бубенчики, на невидимых проволочных заграждениях противника, и, наконец, даже костяной размеренный стучок жучиных лапок по крепкому, налитому листу.
С этой минуты слияния с тишиной, обострения всех чувств до почти звериной чуткости и кончились связи с тем, что они оставили в траншеях, за уже аккуратно восстановленным безмолвными саперами минным полем. Все это отрезалось, ушло в прошлое вместе с сомнениями, предчувствиями, страстями и напряжением. Теперь каждый стал самим собой, обнажив свою главную человеческую сущность, и вместе с тем каждый словно слился со всеми. Они уже не только понимали, а ощущали друг друга. Общие мысли, общие решения, общие рефлексы не казались чем-то удивительным. Они были закономерны, потому что всех связывала одна задача, одна опасность и примерно равный уровень боевой подготовки и боевого опыта.
