Валентин Иванов - Возвращение Ибадуллы
— Я ищу покоя моей душе, — ответил Ибадулла. — Я ищу указания и знания. Ты мудр, я слышал о тебе за пределами родины, даже в той стране, где жил. Я прошу тебя сказать, в чем долг человека и в чем величие родины?
Мохаммед-Рахим сел на свое прежнее место и спросил:
— Что ты делаешь сейчас?
— Я пришел в город, и я гость Мослима.
— Ты говорил с ним? Народ по праву зовет его Аделем — Справедливым. Слушайся его.
— Истина имеет много сторон, — возразил Ибадулла.
— Вот как?! — усмехнулся Мохаммед-Рахим. — Узнаю отзвуки хитросплетений, выдаваемых за науку учителями ислама! И ты действительно полагаешь, что одна сторона истины способна опровергать другую? Или ты, как истощенный жаждой конь, напившись из одного колодца, спешишь к другому?
— Я ничего не скрываю и не привык лгать. Мослим потряс мое сердце. Но во всем ли он прав?
Ученый резко захлопнул лежавшую на подставке книгу и повернулся к Ибадулле всем телом:
— Чего же тебе нужно от меня? Тебя кто-то послал? Говори правду!
— Я говорю только правду. Меня никто не посылал. Я одинок, свободен и люблю историю своего народа! В ней я ищу примера для себя.
Мохаммед-Рахим вглядывался в лицо гостя, стараясь определить его искренность.
— История, история… — произнес ученый после молчания, показавшегося Ибадулле очень долгим. — Поистине, верно сказано, что ложь есть не что иное, как искаженное отражение правды. Я понимаю тебя. Но поймешь ли меня ты? Ты думаешь, что знаешь историю родины. Ты можешь любить родину, но не понимать ее истории, ее стремлений. Чего стоит такая любовь! Скажи, ты, конечно, не знаешь русского языка и не умеешь читать по-русски?
— Отец учил меня.
— Хорошо. Он любил своего сына. Читай!
На корешках книг, стоявших на ближней полке, Ибадулла прочел:
— Ленин…
— Ленин! — громко повторил за ним Мохаммед-Рахим, — Вот настоящий ключ к настоящему свету! Ты не имеешь этого ключа.
— Но я имею право искать истину и родину! — воскликнул Ибадулла. — Человек не может дышать, не зная истины и не имея родины.
— Ты говоришь громко, — с иронией заметил Мохаммед-Рахим. — Когда люди говорят слишком громко, они слышат только свой собственный голос. Ты выражаешься, как человек, получивший образование. Ты учился?
— Да, в медресе.
— Почему же ты не стал муллой?
— Я не захотел. Я хотел знать истину и не узнал ее.
— Это признание делает тебе честь. Но ты жил среди людей, которые кричат изо всех сил, чтобы заглушить голос правды. А знаешь ли ты хотя бы такую простую истину, что не криком, а своей деятельностью люди доказывают любовь к родине? И что никто не получает родину по наследству, как дом или сад?
Глава пятая
ЗНАКИ ВЕЛИЧИЯ
I
— Итак, — продолжал Мохаммед-Рахим, — ты утверждаешь, что знаешь историю. Хорошо… Посмотрим, узнаешь ли ты ее теперь. Читай! — И Мохаммед-Рахим дал Ибадулле несколько листков рукописи. Это были наброски одного из докладов, сделанных недавно.
«…Аллакендская земля обладает неограниченным плодородием, но у нас, как и во многих странах Азии, с ранней весны и до поздней осени не бывает дождей. И жизнь нашего народа, естественно, привязана к течениям рек».
«Для меня прекрасное имя нашего Зеравшана звучит, как бег воды, звенит, как золото. Зеравшан — Золотораздаватель! Действительно, в его песках можно найти чешуйку золота. Кто-то пытался объяснить имя реки такими находками. Любители желтого металла близоруки, золото Зеравшана — его вода!»
«Он, Зеравшан, рождается на хребте Кок-Су. Это тоже значительное имя — зеленая, или живая, вода. Собравшись из речек Матчи, Ягноба, Рамы, Искандер-Дарьи, Зеравшан вливается из гор на запад и изгибается к югу».
«Наш Аллакендский оазис создан плодородным илом, который Зеравшан принес в пустыню Кызил-Кум — Красные Пески. Здесь, перед своим впадением в Аму-Дарью, Зеравшан некогда разливался по низменности многими протоками, речками, озерами, болотами».
«Тогда древний низинный оазис был богат водой, тугаями, камышами. Озера и дельта Зеравшана изобиловали рыбой, тугаи кишели зверем и птицей. И первые люди появились здесь очень давно. В те дни Зеравшан был еще полноводным притоком Аму-Дарьи. Это было задолго до изобретения письменности…. Тогда в горах, на месте современных кишлаков Духаус и Тобушин, еще лежали языки могучих ледников».
«Первые поселенцы на нашей земле были охотниками и рыболовами, и до нас дошло полное глубокого смысла предание об обстоятельствах появления первой государственности».
«В те годы оазис обладал уже развитой системой искусственного орошения, люди нуждались в централизованной системе управления каналами. Общим собранием народ из своей среды избрал первого бия по имени Аберци, и первый город возник как его резиденция и получил название Бийкенд — княжий город».
«И вот Аберци, по преданию, вскоре злоупотребил властью. Богатые начали покидать оазис, унося свое достояние. Но бедные люди без имущества восстали из любви к родине, силой свергли Аберци и избрали нового бия, Караджурина…»
«Богатый водой и землей оазис быстро заселялся. Из года в год тугаи отступали перед обработанными участками. Искусство проводить воду на поля так развилось, что уже не каждую осень Зеравшану удавалось достичь Аму-Дарьи. Взгляните на карту — Азия имеет характерную особенность: многие реки, начинаясь в горах, как бы теряются в пустынях. Это печать труда человека, а не прихоть природы!»
«Заселились и верховья Зеравшана. Под Самаркандом появилась плотина, и река распалась на два русла — Кара- и Ак-Дарья, между которыми лег единственный в мире искусственный плодороднейший межречный остров Мианкаль».
«А в Аравии Магомет уже начал проповедь новой религии — ислама. В нем правящая верхушка арабов получила обоснование идей нетерпимости, захвата, угнетения и исключительного превосходства. Ислам узаконил право завоевания всех других народов: «Да будут они схвачены и да погибнут в страшной резне!», «Рабы вне всякого закона, их жизнь зависит от прихоти господина!»
«Богатый Восток давно привлекал внимание арабов. Мирные народы подвергались внезапному нападению фанатичных воинов и были насильственно обращены в ислам».
«Среди других завоеванных арабами городов Аллакенд выделился как торговый узел и перевалочный пункт на пути в Индустан и как центр исламистского благочестия, исламистской «науки». Объявленный «священным», Аллакенд застраивался пышными зданиями мечетей и высших исламистских училищ — медресе».
