Юрий Тарский - Искатель. 1968. Выпуск №3
Это был огромный восточный базар. С кипящим пловом и жарящимся на углях шашлыком, с помидорами и клубникой, с черешней, огурцами, отрезами шелка, гадалками, предсказателями, точильщиками, мастерами склейки фарфора, торговцами гашишем, виноградной водкой, вином, ножами с инкрустированными ручками и всей прочей, ослепительно яркой мишурой восточного рынка. С обязательной чайханой, где на коврах восседали старцы, а у перевязи стройными ногами перебирали скакуны. С ишаками, издающими душераздирающие вопли, и с уныло жующими верблюдами.
Гаджи дошел до конного ряда и здесь принялся выбирать жеребца.
— Сколько? — спросил он.
— По тысяче за каждые десять лет? — рассмеялся Гаджи.
— Что говоришь? Ему семь.
— Тогда семьсот, — Гаджи явно развлекался. Торговля занимала его, доставляла радость тем, что можно было повалять дурака.
— Тысячу.
— Я сказал, семьсот.
— Как хочешь.
49Автобус шел в горы. Гаджи ехал в маленькую таверну, к женщине, встреча с которой должна была определить его дальнейшие планы. Почему-то Гаджи улыбался.
Может, потому что через сомнения, страдания, горечь он, наконец, постигал уверенность в своих силах.
Горы со всех сторон окружали его. Прямо над вершиной одной из них висело закрытое тучами солнце. Тучи были рваными, и солнце то исчезало, то появлялось вновь. Казалось, оно лукаво подмигивает Гаджи.
50В старой таверне играл оркестр. Потом на эстраде появилась красавица певица. Она появилась в тот момент, когда в таверну вошел Гаджи. Вряд ли, освещенная лучом прожектора, она могла увидеть его. Но он сразу понял, что это и есть связная Вильке. Сообщенные приметы были предельно точны.
Гаджи сел в угол, попросил вина и овечьего сыра. И пока певица пела о любви и разлуке, виновниками которой были горы, отрезавшие невесту и жениха друг от друга, он разглядывал девушку, думая над тем, как пойдет их первый разговор и какой тон надо взять с первой минуты знакомства.
Зульфия — так звали певицу — пела, легко двигаясь по эстраде. Гаджи смотрел на ее красивую фигуру. Он решил играть перед Зульфией роль циника, сердцееда, покорителя женских сердец.
Зульфия заметила Гаджи и улыбнулась ему. Но улыбка ее вовсе не говорила о том, что она поняла, кто пришел, — так она улыбалась каждому новому посетителю. И все же Гаджи был уверен, что сейчас, закончив песню, она подойдет к нему. Он решил помочь ей и, когда официант пробегал мимо, крикнул:
— Еще один бокал!
Зульфия поняла и приняла приглашение. Спустившись с эстрады, она пошла прямо к Гаджи. Она шла, улыбаясь, всем своим видом показывая, как желанна и радостна ей эта встреча. И это было действительно так, потому что ей приглянулся этот стройный черноволосый парень. И меньше всего она думала в тот момент о Вильке, и его задании, и о том, что она должна ждать посланца.
Гаджи поднялся, приглашая ее сесть.
— Давно в наших краях? — спросила Зульфия.
— Пять минут, как вошел сюда, — он пристально посмотрел на Зульфию и в задумчивости сказал:
— Какое фиолетовое небо!
— Как глаза Дульцинеи, — ответила певица. Ей стало не по себе от того, что парень, приглянувшийся ей, оказался как раз тем человеком, которого она должна была ждать.
— …и ваши, — продолжал Гаджи.
Она улыбнулась деланной улыбкой.
— Вы поэт. А я думала, только…
Она еще не знала, как отнесется Гаджи к слову «шпион» — с гордостью или рассердится, — а потому оборвала себя на полуфразе и начала другую:
— …Впрочем, изголодались по женскому обществу. Там не баловали такой роскошью?
— Нет. Но и я не стремился.
— Скажете, что ждали принцессу?
— Скажу… Ждал вас.
Наступила пауза. Гаджи показалось, что Зульфия немного смутилась. А может, она захотела поверить в эти слова.
— У принцессы есть хрустальный замок, куда она повезет меня на ковре-самолете?
Она отпила немного вина.
— Мне пора. Переночуете здесь. Завтра я приеду за вами.
Раздались хлопки — Зульфия быстро шла к эстраде. Походка у нее была вызывающей, даже чуть нагловатой.
Гаджи смотрел ей вслед до тех пор, пока внимание его не отвлекли двое за соседним столиком. Один из них говорил настолько громко, что Гаджи невольно стал следить за его монологом, совершенно отключившись от зала, от музыки, от новой песни, которую начала Зульфия.
— Пять тысяч тонн хлопка — это немало. Покупатель должен быть солидным. Мне рекомендовали одного, в Гамбурге. Коммерция у него по совместительству. Вообще — гестапо. Сторговались быстро. Он пригласил на ужин. Роскошная вилла. За столом прислуживал англичанин. Сбитый летчик. Не понимаю психологии таких. Этот — бомбы на его Лондон, тот — котлеты к его столу.
— У него нет другого выхода.
— Чтобы из льва превратиться в пресмыкающееся? Он был мерзок. Не потому, что пленен, а потому, что задрал кверху лапы. Продал себя, семью, страну… Что он скажет потом, после войны, своим детям?
Гаджи слушал, и неотступная дума о том, что говорят о нем сыну, не покидала его. Он вспомнил Гордеева, и Ненарокова, и еще того кавказца с топором, представляя, что они говорили бы Тофику.
51Семиместный «шайбах» с багажником, выпирающим словно сундук, мчался по горной серпентине. Скорость его была так велика, что из-под колес летела галька, поднимались облака песка и пыли, и долго-долго в воздухе висел тяжелый шлейф.
Зульфия гнала машину вовсе не потому, что это было необходимо. Искала выхода безудержная лихость, охватившая ее. Тому были причины. Во-первых, Гаджи ей очень нравился, а во-вторых, в ней все время проявлялось желание хоть в чем-то не подчиниться Вильке — в минуты, неподвластные его контролю, оставаться самой собой — со своими чувствами и страстями.
— Просили передать, что пока будете жить здесь, — сказала певица. — Потом отправитесь в Баку.
— Спасибо.
Она достала из сумочки банковский чек.
— Я покажу вам, где получить деньги. Надо обзаводиться знакомыми. Работать с ними — искать, кто пойдет с вами туда. Тут много…
— …Разной сволочи?
— А хорошие люди разве берутся за такие дела?.. Знаете, есть такая пословица: «В чужом глазу пылинка видна — в своем и бревна не сыщешь».
— Кажется, есть, — задумчиво подтвердил Гаджи.
С гор открывался вид на ярко освещенный вечерний город. Зульфия по-прежнему гнала машину, не снижая скорости.
52Европа бесцеремонно вторгалась на Восток: архитектура города свидетельствовала об этом. Новые здания с быстроходными лифтами, искусственным климатом, балконами, протянувшимися вдоль фронтонов, высились на центральных улицах. Гигантские универсальные магазины загоняли маленькие лавчонки в узенькие переулки и тупички. Немецкая, английская, французская речь слышалась почти так же часто, как гортанные мелодии восточных языков. И уж совсем редко здесь, в центре, можно было встретить мужчину в пестром халате или женщину в парандже.
