Луи Буссенар - Из Парижа в Бразилию по суше
Жюльен был очень удивлен, увидев, как понравилась его другу окружавшая город и простиравшаяся невесть куда степь. Жак готов был без устали смотреть на это поражавшее воображение своей безграничностью пространство, менявшее, словно море, свой облик в зависимости от того, ветрено или спокойно, светит солнце или надвигается гроза. Иногда трава, по которой бежала зыбь, становилась темной, почти черной, и казалась тогда затягивавшей в глубь свою бездной. Когда же облако, скрывавшее солнце, вдруг разрывалось на клочья, то игра света причудливо преображала всю эту ширь, и степь начинала отливать всеми оттенками зеленого цвета.
Отважный французский исследователь Виктор Меньян, проехавший и Сибирь и Монголию, отмечал, что степь для жителя Омска то же, что горы для горца, море для матроса, пустыня для бедуина[71] Сахары и небо для воздухоплавателя. Каждое утро бросают на нее омичи свой взгляд, чтобы по ее состоянию определить, какая будет погода в текущий день, и соответственно решить, какими работами следует заняться в первую очередь. Им по-настоящему дорога́ эта безбрежная ширь, где пасутся стада и прячутся звери — объекты азартной охоты. В степи устраиваются народные празднества, и там же просто гуляют. В общем, жизнь омичей неразрывно связана со степью, и, увидев ее хоть раз, легко понимаешь привязанность к ней местного населения.
Жак, полюбивший степь, как истый сибиряк, мог часами, словно зачарованный, наслаждаться ее лицезрением. Жюльен с радостью наблюдал, как пробуждается и крепнет у его друга любовь к природе.
— Наверное, вполне естественно, — говорил ему Жак, — что я, парижанин, чей горизонт был до недавнего времени ограничен декорированными зеленым репсом стенами рабочего кабинета, не могу оторвать взора от бескрайнего пространства, от этого зеленого моря. Подумать только, море — и без кораблей и качки! Что может быть лучше!
Дни проходили быстро: охота сменялась рыбалкой, пешие прогулки — ездой в коляске или верхом на коне, вечера протекали в приятной обстановке.
Потом пришли первые заморозки. Раза два выпал снег, температура упала внезапно до минус четырнадцати градусов.
— Ну вот, — сказал Жюльен другу, умиротворенно созерцавшему степь, столь же прекрасную и под снежным покрывалом, — если морозы продержатся, недели через две тронемся в путь.
— Не возражаю, — послушно, но без особого энтузиазма ответил Жак.
Жюльен как в воду глядел. В тот год зима оказалась ранней. Всю неделю термометр показывал минус девятнадцать. Землю укрыл плотный, не менее чем сорокасантиметровый слой снега.
Узнав, что санный путь от Омска до Иркутска открыт, друзья решили выезжать. С вещами, которые собрали заранее, не было никакой мороки. Их быстро погрузили в сани, и отважным землепроходцам осталось лишь облачиться в соответствующую одежду — и вперед! Правда, задача эта не из легких, но зато путешественник в надлежащей экипировке[72] может выдержать и дневные и ночные морозы, которые даже представить себе невозможно, пока не испытаешь их сам.
Друзья от души посмеялись и изрядно попотели, прежде чем обрядились как надо. Натянув три пары хлопчатобумажных чулок и одну — из тонкого фетра, они обули длинные меховые сапоги с раструбами, как у водосточных труб. На тело надели легкую, но отлично сохраняющую тепло рубашку из искусно выделанной оленьей шкуры, а поверх нее — мягкий шерстяной костюм и две меховые шубы: одну — мехом внутрь, другую — мехом наружу. Длиннополый тулуп из лосиной шкуры — не очень красивый, но отменно теплый, укрыл путешественников с ног до головы, увенчанной шерстяной шапкой, запрятанной под башлык[73] из верблюжьей шерсти.
Если предстоит пробыть на морозе несколько часов, в такой одежде, возможно, и нет особой необходимости. Но без нее не обойтись, если путь в страшной стуже рассчитан на много дней и тем более ночей.
У возка, обитого изнутри роскошным ковром, а снаружи — плотным, непромокаемым фетром, был откидной верх — также из фетра. Равные по длине и ширине парижскому омнибусу[74], высотой чуть ли не в два метра и исключительно легкие, несмотря на размеры, сани были удобны и тем, что путешественники свободно могли разместить здесь свой багаж — мешки, легкие кожаные чемоданы, пакеты с консервами. Умело уложенный груз оставлял еще место для двух матрасов, расстеленных с легким наклоном.
Впряженные в кибитку кони, подрагивая от нетерпения, били копытом и хватали губами снег. Кучер вспрыгнул на облучок, и тройка рванулась стрелой. А следом за ней помчались еще двадцать повозок — с друзьями и знакомыми, пожелавшими проводить путешественников-французов. Когда позади осталось не менее двадцати пяти верст[75], санный поезд остановился, и провожающие вылезли из возков. И, как того требовал сибирский обычай, гостеприимные омичи, с бутылкой шампанского у каждого в руке, выстроились цепочкой вдоль зимнего тракта перед санями с французами. С шумом выскочили пробки, и пенящуюся жидкость торжественно вылили на дорогу, по которой несколько минут спустя предстояло продолжить свой путь нашим друзьям.
Первые дни санного пути были полны невыразимого очарования. Житель теплых стран, где подобный способ передвижения неизвестен, чувствует себя наверху блаженства, скользя вперед с необыкновенной скоростью, мягко, без толчков и подбрасываний на рытвинах, не слыша даже ударов копыт. И Жак Арно и Жюльен де Клене тоже наслаждались редкостным комфортом, дарованным им сибирской зимой.
Три дня спустя французы прибыли в Томск, искренне веря, что все прекрасно в этом прекраснейшем из миров. Нанеся визит генерал-губернатору, принявшему их со всеми почестями, они сразу же отправились в дальнейший путь и, проехав без всяких приключений Семилужское, вихрем влетели в село Ишимское, где и произошли уже известные читателю неприятные события.
Вы помните, как Жак и Жюльен были внезапно задержаны капитаном Еменовым, отвечавшим за партию ссыльнокаторжных, каким издевательствам подверг их этот солдафон. Знаете вы и о допросе, учиненном офицером, который думал или делал вид, будто полагал, что они — русские студенты, члены кружка нигилистов, сбежавшие из томской тюрьмы, и не забыли о перенесенных ими страданиях в грязном бараке, куда их втиснули вместе с арестантами, и о встрече со старостой, или старейшиной, колонны, подбодрившим их и пообещавшим помочь.
Нетрудно представить себе душевное состояние французов, чей путь от Парижа до злосчастного селения мы проследили с вами буквально шаг за шагом. Жюльен, несмотря на всю его энергию, лишенный не только возможности действовать, но и воздуха, света, кожей ощущавший соседство этапников, совсем приуныл. О Жаке же и говорить нечего: его охватило такое отчаяние, что он впал в полную прострацию[76].
