Валентин Гусев - Они были первыми
Недобитые белогвардейцы, тойоны и буржуазные националисты, видя все это, и не думали сдаваться без боя: они не сидели сложа руки. Почти ежедневно они заявляли о себе враждебными вылазками в разных местах, по ночам звучали выстрелы…
Спустя несколько дней после приезда я получил направление в аппарат губчека. Сначала работал оперативным уполномоченным, а позднее — начальником отдела.
В памяти моей остались многие эпизоды и события, ярко характеризующие особенности борьбы с врагами революции и экономическим саботажем.
В январе 1921 года в органы ЧК поступили сигналы о том, что архиерей Сафроний Арефьев состоит в контрреволюционном заговоре и что у него скрыто много золотых царских монет, ценных вещей, продовольственных товаров. Имея мандат, группа чекистов, в которую входили Г. Баширов, Н. Боярков, В. Константинов и я, направились выполнять задание. В то время все мы одевались скромно, но вид у нас был внушительный. Гимнастерка и галифе из хлопчатобумажной ткани, на одном боку маузер, на другом гранаты.
Хозяин — розовощекий мужчина среднего роста, с большой черной бородой — встретил нас вежливо, но во всем его поведении чувствовались затаенная злоба и ненависть. Когда мы предъявили ордер на арест и обыск, архиерей побледнел. Обыск мы провели тщательно, но в доме ничего не нашли. Возникло подозрение, что ценные вещи спрятаны в церкви. Наше предположение подтвердил архиерейский послушник Бородин, болезненный подросток. В городе его считали слабоумным и почему-то звали Тюлькой. Заметив, что он внимательно следит за нашими действиями, улучив минуту, спросили его:
— Тюлька, а где твой хозяин прячет свое добро?
Послушник заулыбался, радостно закивал головой и, размахивая руками, стал указывать на церковь. Оказалось, что в стене колокольни имеется тайник, в котором были замурованы золотые монеты, слитки, золотые и серебряные вещи, пушнина. «Улов» обыска оказался солидным: 8 фунтов золота, 12 фунтов серебра и большое количество ценной пушнины. Продолжив обыск, мы обнаружили в разных местах много продовольственных товаров: муки, сахара, крупы, кондитерских изделий и других продуктов. Все это пришлось увозить на нескольких подводах.
Позднее активисты, ведя антирелигиозную пропаганду, этот факт использовали широка. И он всегда бил в точку. Ведь трудящиеся испытывали колоссальные трудности с продуктами, каждый грамм хлеба был на строгом учете. Рабочие, красноармейцы, служащие получали в день по сто граммов хлеба, а попы, купцы, тойоны наживались на беде других.
С помощью бедноты обыски проводились у мархинских кулаков, где также было изъято много продовольствия. А у кулака Назаренко в Магане, который имел около 80 гектаров земли, десятки голов крупного рогатого скота и лошадей, кроме хлеба было найдено десять швейцарских золотых часов и банка золотых монет…
Оперативная группа Якутгубчека осенью двадцатого года изъяла у золотопромышленников Мачи и Нохтуйска более 7 пудов золота и изделий из него, а также много других ценностей. Впоследствии выяснилось, что некоторые из этих богачей были причастны к бодайбинокому контрреволюционному заговору, за что понесли суровую кару.
Так постепенно мы набирались опыта. Работать приходилось очень много, напряженно, иногда неделями не появлялись дома, спали прямо в кабинетах. Достаточно сказать, что в течение 1921—1922 годов в Якутске и Олекминске были раскрыты и ликвидированы три крупных контрреволюционных заговора.
Чекисты не только выполняли свою оперативную работу, но и часто всем составом выезжали на помощь регулярным красноармейским отрядам, участвовали в наступательных операциях против белобандитов. Так, при штурме Эверстовской заимки отличились многие сотрудники губчека.
Большую помощь нам оказывало население, особенно близлежащих деревень. Как только становилось известно, что мы — чекисты, местные жители из бедняков нередко указывали, где кулаки прячут хлеб, помогали нам проводить обыски.
Постоянное внимание уделяла нашей работе областная партийная организация, несмотря на трудности с кадрами, она укрепляла органы губчека, направляла на службу стойких и проверенных большевиков, для которых интересы партии и народа были превыше всего.
…С той поры прошло много лет, разное случалось в моей жизни, но я навсегда запомнил годы борьбы за упрочение Советской власти в Якутии и тех замечательных людей, с которыми мне пришлось здесь работать.
1967 г.
А. Пономарев
ПОРУЧЕНО ПАРТИЕЙ
Когда я встречаюсь с молодежью и рассказываю о первых шагах Советской власти в Якутии, нередко задают вопрос: какой период или эпизод из тех лет мне больше всего запомнился?
Моя юность прошла в годы, когда каждый молодой человек должен был не просто найти свое место в революции, но и с оружием в руках защищать ее от многочисленных врагов. Время было тревожное, дни до краев заполнялись самыми разными делами, и сейчас, спустя почти шестьдесят лет, не так-то просто выделить главное. И все-таки я, как правило, отвечаю: моя работа в губчека. Она началась не совсем обычно, заставила с первых же дней окунуться в гущу событий, самому принимать решения, от которых могла зависеть не только собственная жизнь, но и судьба товарищей.
Я родился и вырос в III Мельжахсинском наслеге Мегино-Кангаласского района. Родители были неграмотными и, как большинство односельчан, жили в крайней бедности. С утра до позднего вечера они батрачили у местных богачей, чтобы как-то прокормить семью.
Революция не прошла мимо нашего улуса. Большие события развернулись летом 1920 года, когда местные органы власти начали проводить мероприятия по земельному переделу. Это были незабываемые дни. Лучшие земли богачей-тойонов передавались беднякам.
Я не стоял в стороне от этого дела: принимал участие в организации первой сельскохозяйственной артели «Сардана», а осенью уехал в город на работу в губземотдел. В январе 1921 года меня зачислили на одномесячные курсы по подготовке партийных и советских работников.
Где-то в это время в Якутск приехал мой старший брат Дмитрий. Он остановился у меня, но виделись мы с ним редко: днем уходили по своим дедам, а с курсов я приходил поздно вечером, когда он уже спал. Несмотря на трудное время, голод и опасности, жизнь шла своим чередом. Мы были молоды и нередко после занятий засиживались допоздна: мечтали, спорили, а то и веселились.
Однажды, придя домой, я заметил, что брат чем-то встревожен. Я подумал: кто-то из земляков привез неприятные вести из улуса, и спросил его об этом, но он отрицательно покачал головой. А за чаем вдруг начал рассказывать:
