Густав Эмар - Морские цыгане
Вежливо поклонившись, противники скрестили шпаги. С первых выпадов присутствующие поняли, что эти люди были чрезвычайно искусны. Несмотря на стремительность нападений капитана, Марсиаль, неподвижный, как будто был пригвожден к месту, все держал шпагу наготове, его рука казалась железной. Со своей стороны, искусный во всех телесных упражнениях кавалер де Граммон, природная сила которого еще увеличилась из-за стыда первого поражения, противопоставлял своему противнику непоколебимую стойкость. К нему вернулось его обычное хладнокровие, и, как бы играя, он чрезвычайно искусно и изящно действовал шпагой.
Прошло минуты три; в это время в зале, наполненной людьми, не слышалось другого шума, кроме учащенного дыхания обоих противников и зловещего лязга стали о сталь. Может быть, из всех зрителей лишь один Монбар угадывал превосходство гибкой и экономной манеры Марсиаля над размашистыми действиями капитана. Раз Марсиаль отразил нападение капитана таким верным и сильным ударом, что если бы он не удержал свою шпагу, то капитан был бы проткнут насквозь.
Монбар, заинтересованный этой сценой и не понимая манеры молодого человека, следил с беспокойством, которое против его воли обнаруживалось на его лице, за всеми подробностями этой странной дуэли. Он мысленно спрашивал себя, чем же все это кончится, как вдруг капитан сделал шаг назад и, опустив шпагу, спросил:
— Вы ранены?
— Это правда, — ответил Марсиаль, повторяя его движение.
Шпага кавалера слегка проткнула его плечо, на котором выступило несколько капель крови.
— Господа, довольно! — сказал Монбар, становясь между ними.
— Я нисколько не желаю продолжать, — сказал капитан, — я сознаю себя побежденным вдвойне; этот господин захотел присвоить себе всю честь в этом деле; стоило ему пожелать, и он десять раз убил бы меня.
— О! — сказал молодой человек.
— Ба-а! — весело заметил кавалер. — Я не обманут вашей раной, я только школьник в сравнении с вами, вот моя рука, пожмите ее чистосердечно, это рука друга.
— Беру с радостью, — ответил Марсиаль, — поверьте, ничто не могло бы мне доставить большего удовольствия.
— Ты был скорее удачлив, чем благоразумен, мой добрый Граммон, — сказал, смеясь, Монбар, — этот господин благородный человек, ты не ошибся, он, конечно, убил бы тебя, если бы захотел.
— Не будем говорить об этом, умоляю вас, — улыбаясь, сказал молодой человек.
— Напротив, будем говорить, — возразил капитан с резкой откровенностью, — я грубиян, я заслужил этот урок, повторяю, но будьте спокойны, дружище, я буду его помнить. Как жаль, что такой очаровательный молодой человек как вы, не моряк!
— Извините, но я моряк.
— В самом деле, вы моряк? — с радостью переспросил кавалер.
— Разумеется, — сказал, подходя, Тихий Ветерок, слышавший весь этот разговор, — он мой второй лейтенант, я даже отчасти ему обязан спасением своего судна.
— Вот это прекрасно! — вскричал капитан. — Если вы хотите, мы будем плавать вместе и сыграем не одну славную шутку с этими злодеями-испанцами.
— Э, позвольте, — сказал Тихий Ветерок, — дайте же мне представить его Монбару. С этим намерением я просил его прийти сюда.
— Он сам представился, — смеясь, отвечал флибустьер. — Теперь, друг, он может обойтись без тебя, потому что я за него ручаюсь.
Марсиаль, польщенный такой деликатной похвалой, поклонился Монбару, покраснев от удовольствия и гордости.
Глава IX. Береговые братья
Вследствие ли тайных причин или намерения, принятого заранее, Марсиаль в рассказанных нами происшествиях вел себя так твердо и решительно? Мы не можем сказать этого наверняка. Может быть, молодой человек, по природе храбрый и надменный, почувствовал, как закипела его кровь при грубом оскорблении, полученном им так неожиданно, и невольно поддался справедливому негодованию; может быть, также, притворно выказав гнев гораздо сильнее того, который он чувствовал в действительности, он поспешно ухватился за случай, так благоприятно представившийся ему, чтобы тотчас предстать перед авантюристами тонким знатоком фехтования, человеком решительным, которого ничто не может напугать, и, что было немаловажно в отношении флибустьеров, человеком, одаренным необыкновенной физической силой.
Если действительно таково было его намерение, успех превзошел самые смелые его надежды; авантюристы, сначала сострадательно улыбавшиеся, когда он принял вызов, брошенный ему одним из самых грозных их бойцов, совершенно изменили свое поведение с тех пор, как увидели его в деле, они смотрели на него с сочувственной симпатией, даже с некоторой долей уважения. Никого из авантюристов не обманула его рана, это любезное снисхождение с его стороны тотчас привлекло к нему всеобщее расположение.
Не замечая внимания, предметом которого он стал, молодой человек почтительно выпрямился перед Монбаром, готовый отвечать на его вопросы.
Знаменитый флибустьер был высок ростом. В то время, когда происходит действие этого романа, ему давно уже было за пятьдесят, на его мужественных чертах, которые в молодости были очень красивы, виднелись неизгладимые следы суровой борьбы, которую, без сомнения, он должен был вести в продолжение своей полной опасностей жизни. Его бледное лицо носило выражение жестокой холодности и неумолимой решимости, которые внушали страх и уважение. Его черные глаза горели зловещим пламенем, блеск которого невозможно было выдержать, его непринужденное и изящное обращение выдавало в нем дворянина хорошего происхождения. Костюм его, простой и без вышивки, замечательно опрятный, очень походил на костюм окружавших его матросов. На шее у него висел золотой свисток на цепочке того же металла. Только одно это да еще шпага со стальным эфесом отличали его от товарищей.
Рассматривая в течение нескольких минут молодого человека с вниманием, которое не могло не внушить тому некоторого беспокойства, он сказал коротко:
— Надеюсь, из вас выйдет толк.
— Я очень хотел бы служить под вашим начальством, — ответил Марсиаль.
— Тихий Ветерок уверял меня, что вы хороший моряк.
— Я пятнадцать лет в море.
— Гм! Пятнадцать лет! Который же вам год? Вы мне кажетесь очень молоды.
— Мне двадцать два года. Семи лет я вступил на корабль юнгой и с тех пор редко покидал палубу.
— Вы, верно, все время плавали около берегов?
— Извините, я ловил сельдей с фламандцами, китов с байонцами и с голландцами ходил в жаркие страны.
Авантюрист печально покачал головой.
— Итак, — продолжал он, устремив вопросительный взгляд на Марсиаля, — вы желаете ходить в море с нами?
— Я уже вам сказал, что это самое большое мое желание.
— Вы несчастны? — спросил его Монбар с печальной улыбкой.
Молодой человек невольно вздрогнул при этом вопросе, которого он вовсе не ожидал, и почувствовал, что бледнеет.
— Я? — пролепетал он в замешательстве.
— Да, вы любите, не правда ли? Вашу любовь не разделили, ваше сердце разбито, тогда вам пришло на мысль отправиться в море, и вы с поспешностью ухватились за случай, представившийся вам, и решили уехать на «Каймане».
— Но…
— Да, это безумие чуть было не обошлось вам дорого, бедное дитя, впрочем, успокойтесь, я не спрашиваю у вас вашей тайны. Вам чуть больше двадцати, вы молоды, хороши собой, это частая история, ничего не может быть обыкновеннее, мы все платили этот долг, — прибавил он, отирая свой влажный лоб. — Вы хотите искать приключений?
— Да.
— Ну хорошо, отныне вы наш. Дай Бог, чтобы вы никогда не раскаялись в пагубном намерении, которое принимаете сегодня!
— Я решился, — сказал Марсиаль твердым голосом.
— Раз так, все кончено, желаю вам успеха.
— Ага! — сказал кавалер де Граммон, подходя. — Вы еще вместе? Право, Монбар, ты совсем завладел нашим новым товарищем, никто не может с ним поговорить.
— Говори сколько хочешь, — улыбаясь, ответил авантюрист. — Что ты хочешь ему сказать?
— А вот что, и я не прочь, чтобы ты знал. Послушай, — обратился он к молодому человеку, — до сих пор я жил один, как медведь, не соглашаясь никогда делить дружбу ни с кем, разве только с человеком, так же высеченным из гранита, как и я. Ты такой человек, какого я ждал, хочешь быть моим закадычным другом?
— Конечно! — радостно воскликнул молодой человек.
— Ну, по рукам! Теперь мы братья, — сказал де Граммон, протягивая ему руку.
Марсиаль не колеблясь протянул в ответ свою руку.
— Как тебя зовут, брат?
— Марсиаль.
— Хорошо, только это имя не флибустьерское, я тебе дам
другое.
— Как вам угодно.
— Братья должны говорить друг другу «ты».
— Как тебе угодно, брат.
— Ну и прекрасно! Вот твое имя: отныне ты будешь зваться Франкером; или я сильно ошибаюсь, или очень скоро это имя станет знаменитым среди нас.
