Николай Великанов - Красный сотник
Тулагин в изнеможении упал в протянутые Софроновы руки, обхватил друга за плечи:
— Ничего, сейчас отдышусь... Собрал? Привел ребят?
Софрон улыбался:
— Принимай, командир, тридцать шесть сабель и тридцать семь лошадей!
8
Варвара заходилась с ужином.
— Давай, командир, помощников мне победовее, — озорно стреляли по казакам ее большие серые глаза. — Вон того соколика чубатого, — указала на Глинова. — И против него не возражаем, — теперь кивнула в сторону Ухватеева. Усмехнулась, оглядывая колобка-Пляскина: — Маленький тож сгодится...
Чернозеров вытащил из сарая вместительный котел:
— Давно, однако, в ем ничего не варилось.
Он передал посудину подоспевшему Пляскину, а сам вместе с Хмариным повернул к стайке. Вдвоем поймали ядреного барана с круто закрученными рогами.
— Нажировался, будя, — бубнил басом старик. — Жалковато, оно, конешно. Дык все одно... На семя не гожий уже, теперь люди пущай мясцом твоим подживутся...
Тимофей уловил в голосе старика жалостливые нотки, проговорил:
— Ничего, Илья Иванович, за народной властью твое добро не пропадет. Разобьем Семенова, все возвернем...
Жареного и пареного хватило на целый эскадрон. И на самогон Чернозеров не поскупился, выставив на стол чуть ли не ведерный лагун.
— Помяните Федюху, сына мово. Тож вить был красногвардейцем...
После ужина бойцы кто где раскидались на сон. Тимофей с Софроном вышли на улицу проверить посты.
— С рассветом двинемся? — спросил Субботов.
— Может, пораньше, чтобы Серебровскую до светла обминуть? — засомневался Тулагин.
— Серебровскую опасаться нечего. В станице, кроме есаула, твоего крестника и десятка белоказаков, никого нет. Поручик увел эскадрон куда-то. А дружина — она и есть дружина: никакая не боевая сила.
Тимофей усмехнулся:
— Заглянуть бы в гости к есаулу. Должок отдать.
— А что? Можно. У ребят руки чешутся.
— Хорошо бы в постелях, тепленькими застать...
— Вполне можно.
— Значит, пораньше надо выезжать.
На том и порешили.
Отряд, поднялся затемно. Конники наскоро подкрепились тем, что осталось от ужина, заседлали коней.
Уходящая ночь бодрила колючей прохладой.
— Утренни зори уже на осень поглядают, — накинул Чернозеров на плечи ергач. — Мерзну, однако. Дык дряхлеем...
Старик провожал тулагинцев до березняка, где в высокотравье вилась таежная стежка.
— По ей вы без опаски через перевал — до самой станицы. Тута никого не встретите, — напутствовал он. — А дале — как придется. На Марьевку, значитца, через Колонгу, Михайловский хутор. Туда, посчитай, верст сто с гаком, а то и боле. Но дорога не шибко людна. — Чернозеров напоследок тронул Тимофея за колено: — Жалко, паря, однако, прощеваться с тобой. Привыкли мы к тебе с Варварой. Дык што поделаешь. Храни тебя бог...
Тимофей в последний раз оглянулся на заимку. Отсюда, от березняка, в предрассветной светлеющей серости она увиделась ему низко прижавшейся к болотному лугу, сиротливой. Между избой и ближними копнами сена застыла одинокая женская фигура.
* * *После перевала отряд Тулагина окунулся в густой туман. Лес кончился, где-то рядом должна быть станица, но сориентироваться трудно. Людей как бы накрыл молочный колпак. Вытяни перед собой руку — пальцев не увидишь.
— Стой! Кто такие? — оклик донесся до Тулагина совсем не по-земному, глухо, вроде как из преисподней: протяжно, затухающе.
— Свои...
Это не Тимофей и не Субботов ответили. Отвечали откуда-то издали, со стороны.
Деревянно клацнул затвор винтовки. Оклик повторился:
— Пароль?
— Вот заладил. «Клинок»! Что отзыв?
— «Киев», — последовал отзыв.
— Скажи-ка, служивый, как проехать до станции?
— До станции? А вы хто такие, чтоб говорить вам?
— Кто такие, то не твоя забота. Пароль назвали, стало быть, не красные. Напуганы вы тут, как видно.
— Много вас разных ездиют... Держитесь к поскотине. Хотя где вам ее увидеть, в тумане таком... В общем, держитесь поближе к дворам станицы. Дорога там накатана. Она и есть на станцию.
Тимофей толкнул Софрона:
— Слыхал пароль и отзыв?.. Молодчага караульный, помог нам. Поехали.
Двинулись молча, прямо по стежке, наугад — куда приведет. А привела она все к тому же караульному.
— Стой! — раздался его голос почти перед самым носом Тулагина.
— Задремал небось, — с укоризной ответил Тимофей окликавшему и назвал пароль.
— Чегой-то задремал? — обиделся караульный. — Никак нет, не задремал. Я в явном виде, как есть...
Сначала из молочной пелены вырисовывался небольшой зарод, потом уже человек возле него.
— Ого! Вас тут сотня али две, — пропускал он мимо себя ряды конников. — Сказали бы хоть, какой части.
Проезжавший Хмарин шикнул:
— Поговори мне! Ишь, все знать ему надо!
Из рассказов Чернозерова и Варвары Тимофей знал, что улиц в Серебровской одна всего, зато переулков больше чем достаточно. Они с разных концов разрезали станицу вдоль и поперек. Но откуда бы каждый не начинался, непременно выходил к Круговой площади, так серебровцы именовали пустырь возле церкви, где обычно собирался казацкий круг. Поэтому Тулагин, въехав в один из первопопавшихся проулков, уверенно повел им отряд.
В Серебровской туман был значительно реже. Или оттого, что сидела она на возвышенности, или сказывалось приближение восхода. Во всяком случае, здесь можно было различить не только избы и изгороди, но и спозаранку повстававших жителей, выгонявших со двора скот, хлопочущих по хозяйству.
Как и предполагал Тулагин, переулок уперся в широкий пустырь, посреди которого стояла в чугунной ограде небольшая церковь, вскинув в утреннюю дымку неба медную шапку колокольного купола. Сворачивая к атаманскому флигелю, Тимофей приказал Софрону:
— Перекрой двумя десятками подступы к площади и держи под прицелом уличный выезд из станицы. Увидишь, что мы с Хмариным отгостевали у есаула, гоните за нами.
Шестнадцать красногвардейцев во главе с Тулагиным, держа карабины наизготовку, приблизились ко двору Шапкина. Из ворот вышел зевающий часовой. Он не успел еще как следует прозеваться, а Ухватеев уже занес над ним шашку и негромко, но внушительно скомандовал:
— Кидай оружие!.. Ложись!
Семеновец не подчинился, отпрянул к воротам, однако клинок Ухватеева настиг. Он коротко охнул и свалился у ограды.
Соскочив с лошадей, несколько бойцов вбежали во двор. Хмарин и два казака его десятки поднялись по ступенькам на открытую веранду. У двери на корточках сидел второй часовой. Они разоружили его, сволокли с лестницы.
