Генри Хаггард - Она. Аэша. Ледяные боги. Дитя бури. Нада
В эту минуту к нам присоединились Скауль и Садуко, оба сильно возбужденные.
Оказалось, что Скауль видел, как буйволы вошли в камыши, и предполагал, что их должно быть двести или триста штук. Садуко исследовал проход, по которому они прошли, и заявил, что он так узок, что мы можем убить любое количество при их попытке выйти из болота.
— Я понимаю, — сказал я. — Но, по моему мнению, лучше дать им возможность уйти. Только четверо из нас, считая Умбези, вооружены ружьями, а копья против буйволов не очень пригодны. Пусть они уходят подобру-поздорову.
Умбези, думая о дешевом сыром материале для щитов, запротестовал, и Садуко, для того ли, чтобы понравиться своему будущему тестю, или просто из любви к охоте, к которой он чувствовал всегда страсть, поддержал его. Только Скауль, как истинный готтентот, был хитер и остроумен и принял мою сторону, указывая, что у нас мало пороха, а буйволы много едят свинца. Наконец Садуко сказал:
— Макумазан наш начальник. Мы должны повиноваться ему, хотя это и очень жалко. Но, без сомнения, он думает о своей безопасности, а потому ничего не поделаешь.
Слова Садуко задели меня за живое, так как совесть подсказала мне, что в них есть доля правды.
— Вряд ли удастся уложить больше восьми или десяти буйволов, а это слишком мало для щитов, — сказал я, обращаясь к Умбези. — Иное дело, если бы стадо завязло в тине, но на это нельзя надеяться, так как болото очень сухое. Все равно, идемте и составим план действий. Нам нельзя терять времени, я думаю, буйволы двинутся раньше, чем солнце взойдет.
Полчаса спустя четверо из нас, вооруженные ружьями, заняли позиции по обе стороны крутой дороги, прорытой водой и ведущей вниз к болоту. С нами же засело несколько людей Умбези. Сам Умбези встал рядом со мной — это был почетный пост, который он сам себе выбрал. По правде сказать, я не противился этому, так как считал безопаснее для себя такое положение, чем если бы он стоял напротив: старое ружье могло выстрелить по собственному желанию и попасть в меня.
По-видимому, стадо буйволов улеглось в камышах. Поэтому, заняв наши посты, мы предварительно послали троих туземцев-носильщиков к дальнему краю болота, дав им указание разбудить зверей криками. Остальные зулусы — их было десять или двенадцать человек, вооруженных метательными копьями, — остались с нами.
Они, очевидно, побоялись зайти в болото, где их поджидали рога буйволов. И вместо того, чтобы поднять шум, как мы приказывали, они подожгли сухие камыши в трех или четырех местах одновременно. Минуту-две спустя дальний край болота превратился в сплошное морс пламени. Из него вырывались столбы белого густого дыма. Затем началось столпотворение.
Спавшие буйволы вскочили на ноги и после секунды нерешительности бросились по направлению к нам, рыча и мыча, как безумные. Предвидя, что должно случиться, я быстро отскочил за большую глыбу, а Скауль с быстротой кошки вскарабкался на колючее дерево и, не обращая внимания на его шипы, уселся на его верхушке в гнезде ягнятника. Зулусы с копьями рассыпались в разные стороны искать укрытия. Что случилось с Садуко, я не видел, но старик Умбези, обезумев от волнения, прыгнул на самую середину дороги, крича:
— Они идут!.. Они идут!.. Нападайте, буйволы, если хотите!.. Гроза слонов ожидает вас!..
— Старый болван! — закричал я, но в эту минуту первый буйвол, огромнейшее животное, вероятно, вожак стада, принял приглашение Умбези и уже бежал к нему с направленными на него рогами. Ружье Умбези выстрелило, а в следующий момент он сам взлетел кверху. Сквозь дым я увидел в воздухе его черное тело, а затем услышал, как оно с шумом упало на вершину скалы, за которой я прятался.
«Конец бедняге», — подумал я и в виде заупокойного поминания всадил буйволу, отправившему его на тот свет, порцию свинца в ребра, когда тот пробегал мимо. После этого я больше не стрелял, так как по думал, что лучше не выдавать своего присутствия.
За всю свою охотничью жизнь я никогда не видел подобного тому, что произошло потом. Буйволы десятками выскакивали из болота, и каждый из них ревел и мычал на свой лад. Они столпились в узком проходе и, не находя выхода, прыгали друг другу на спины. Они визжали, лягались, ревели. Они с такой силой ударялись о скалу, за которой я лежал, что я чувствовал, как она трясется. Они сломали дерево, на котором засел Скауль, и выбросили бы его из гнезда ягнятника, если бы, к счастью, верхушка не зацепилась за другое, более устойчивое дерево. А вместе с буйволами на нас неслись облака едкого дыма, смешанного с частицами горящего камыша и порывами раскаленного воздуха.
Наконец, все кончилось. Все стадо, за исключением нескольких телят, растоптанных во время бегства, ушло. Подобно римскому императору, я стал подсчитывать свои легионы.
— Умбези! — крикнул я, откашливаясь от удушливого дыма, — ты умер?
— Да, да, Макумазан, — ответил с верхушки скалы грустный, задыхающийся голос, — я умер, совершенно умер. О! Зачем я вообразил себя охотником!.. Зачем я не остался в своем краале!..
— Уж этого я не знаю, старый дурень, — ответил я, карабкаясь на скалу, чтобы проститься с ним.
Скала кончалась острым ребром, похожим на конек крыши. Поперек этого конька, подобно кальсонам на веревке, висел Гроза слонов.
— Куда он ранил тебя, Умбези? — спросил я, потому что из-за дыма не мог видеть его раны.
— Сзади, Макумазан, сзади, — простонал он. — Я повернулся, чтобы бежать, но было слишком поздно… Посмотри, что скверное животное мне наделало. Тебе легко будет взглянуть, потому что моя повязка содрана.
Я внимательно осмотрел внушительный зад Умбези, но не мог ничего обнаружить, кроме широкой полосы черной грязи. Тогда я догадался, в чем дело. Буйвол не попал в него рогами. Он только ударил его своей грязной мордой такой же ширины, как зад Умбези, и нанес ему лишь ссадины. Убедившись, что никакого серьезного ранения нет, я вышел из себя и угостил его таким звонким шлепком — его положение было очень удобное, — какого он не получал со времени своего детства.
— Вставай, идиот ты эдакий! — закричал я. — И поищи остальных. Вот к чему привела твоя дурацкая мысль напасть на целое стадо буйволов. Вставай! Ждать мне здесь, что ли, пока я задохнусь?
— Неужели ты хочешь сказать, что у меня нет смертельной раны, Макумазан? — спросил он уже веселым тоном. — Я очень рад это слышать. Я хочу жить, чтобы заставить этих негодяев, которые подожгли камыши, пожалеть, что они родились на свет. А также я хочу покончить с этим буйволом. Я попал в него, Макумазан! Я попал в него!
— Не знаю, попал ли ты в него, но он в тебя попал, — ответил я, снимая его со скалы, а затем побежал к дереву, где в последний раз видел Скауля.
