Владимир Акимов - Поединок. Выпуск 9
У Демина светились глаза — вот почему за него пошла Ирина… Что ж, из парня будет толк.
— Залп!
БОРИС ЛАВРЕНЕВ
ПАРУСНЫЙ ЛЕТЧИК
Моя фамилия — Филонов. Незначительная фамилия. Лучше, конечно, была бы Орлов или Соколов, но так у родителя вышло… Старший лейтенант Филонов истребительной группы Краснознаменного Балтийского флота. Вожу свое звено. Правым ведомым у меня лейтенант Ковалев, а левым Володя Савчук, парусный летчик. Вы интересуетесь, что такое «парусный летчик»? Так вы не знаете Володю Савчука? Ну, значит, вы вообще ничего не знаете.
Вся моя речь о Володе пойдет. О себе рассказывать нечего. А Володя мой дружок кровный. Годков ему, пожалуй, около двадцати двух, сам среднего габарита, носик пуговочкой, а зубы такие, что любой гражданке на балу вместо ожерелья надеть завидно. Тридцать два зуба, полный комплект.
Жаль только — рассказчик я плохой. Чего-то у меня со словами творится, как говорить начинаю. Цепляются за язык, как юбка за репейник, просто не отодрать. Так вот, чтоб глаже разговор шел, мы пропустим по маленькой. Время сейчас военное, пить не положено, но тут у меня во фляжке законный мой морозный паек. Сто граммов вам, сто мне. Чок-чок — и дело в мешок!
А выпьем мы за Володино здоровье… Галина! Ты вместо того, чтобы зубы скалить, дала бы стаканчики. Странная, знаете ли, она у нас женщина. Выдумывает, что мне только повод нужен, чтобы «пропустить».
Так вот, про Володю. Вместе мы с ним на Каче школу кончали, вместе на Балтику поехали, и так вышло, что даже в одну девушку мыслями уставились. Но только мне больше повезло… Опять ты, Галина, хихикаешь? Ведь правду говорю. Иначе сидела бы ты в Володиной комнате, а не в моей… Но нас такое происшествие не поссорило. Девушек хороших у нас много, а Володя найдет свою, вдесятеро лучшую… Ну, вот изволите видеть? Только что хихикала, а теперь губы надула… Успокойся! Я же теоретически, а на практике ты для меня самая лучшая.
Однако что это я все в сторону. Возвращаюсь на прямой курс… Летали мы, значит, с первого дня войны в одном звене. И летали, в общем, счастливо, исключая Володи. То есть летчик он высокого полета, ко крепко невезучий. За первый месяц я уже троих этих самых фрицев отправил вниз хлебать балтийскую соленую воду. Ковалев тоже одного запорол, да и сами мы имели в наших ястребках десятка по полтора дырок на память. А Володя никак не мог к нашему счету пристроиться. И немцев сбитых нет, и самолет без царапинки. Очень это его волновало. А тут еще дружки стали подначивать. «Ты, говорит, Володя, верно, немцев недолюбливаешь? Верно, не нравится тебе ихнее обращение? Отойдешь небось от аэродрома километров на двадцать и вертишь вола на месте. Иначе давно б тебя немчики пометили».
Володя от злости просто зубами скрипит. Как боевой вылет — его даже вроде малярии трясти начинает. Летим, напоремся, завяжем бой, а от Володи противник обязательно на полном газу удерет. И так из недели в неделю, из месяца в месяц. К декабрю я еще троих на свой счет нанизал да двоих Ковалев, а у Володи — все ничего. В декабре разом хватили студенцы, снегом завалило. Продолжаем летать. Наконец выпал счастливый денек и Володе.
Как сейчас это утро помню. Сидели мы в общежитии. Только рассветать начало. Я брился, другие — кто письма писал, кто читал. А погода стояла самая гробовая. Пурга — у барака даже стенки шатаются. И в эту самую минуту громкоговоритель с командного пункта как рявкнет голосом капитана Бондарева: «Звено старшего лейтенанта Филонова, к самолетам».
Бегу я через поле, рукавицей с недобритой щеки мыло стираю. Оглянулся — за мной Володя на ходу в брюки прыгает, а за ним Ковалев рысит. Добежали до самолетов, а их механики еле удерживают. Так пургой и рвет. Подходит капитан и объясняет задачу:
— Наши разведчики обнаружили на финской стороне за фронтом большой товарный состав, движущийся от станции Исалми к Пиэксимяки. Предполагается, что с боеприпасами. Разведчики сами не могли его сработать — на последних каплях горючего тянули. Бомбардировщики посылать не стоит — погода не та. Ну, а вы верткие, как-нибудь доберетесь. Словом, не подведите.
Сели мы по самолетам. Поднял я руку и рванул по дорожке. Такой навстречу вихрь, что отодрало меня от земли на половине взлетной дистанции.
Осматриваюсь. Справа, как всегда, Ковалев, слева Володя. Но только чуть их заметно, потому что воздух не воздух, а кислое молоко. Дал я сигнал идти наверх, и взмыли мы горкой пробивать эту серую кашу. Пройдем, думаю, до места над облаками, а там видно будет, как дальше. И в самом деле, на двух тысячах с небольшим вырвались мы в такое синее небо, что июлю под стать. Летим, а под нами словно ковер из бурой ворсы лежит, колышется. Внизу ничего не видно. Стали выходить к Исалми, и погода будто развеселилась. Пошли на снижение. Из-под ковра выскочили метрах на трехстах и даже удивились. До того внизу красота и спокойствие. Леса стоят могучие, как серебром убранные. Тишь. А между лесами пролысины разных образцов. Это — знаем — озера. Непонятно, зачем в этой Финляндии озер столько. Вместо земли на каждого жителя, считано, по озеру приходится.
Вышли мы на линию железной дороги. Вьется она ниточкой, из леска в лесок проползает. Но только никакого движения на ней незаметно. Пустыня, поезда и в помине нет.
Сделали два круга, три, четыре — нет поезда. И только на пятом подметил я в лесу парок какой-то, словно охотник трубочку раскуривает. Пригляделся, и вижу — финны схитрить захотели. Как услышали наши моторы, остановили состав в чаще. Сосны там метров по тридцати, внизу темь, а по крышам вагонов хвоя. Сразу ни за что не разобрать. Ну, а паровозу все же иной раз вздохнуть надо, вот и выдал себя.
Мигнул я своей лампочкой: дескать, «мальчики, вниз!» — и ссыпались мы сверху на самый поезд. Я в лоб паровозу, Володя и Ковалев вдоль состава. Чесанули из пушек по вагонам, а я паровозу в грудку ударил. Видим — стали финны из теплушек прыгать на полотно. Спрыгнут и корчатся. Но только многие как лягут, так и не встают. Что ж! Ихнее дело — сами того захотели. Паровоз я прошил с первого захода чисто — только пар брызнул. А на втором спустился пониже и пощекотал зажигательными. Вышло, что угадал. Как полыхнуло, как грохнуло! Ястребок мой так подпрыгнул, как ни одной блохе не удастся. Еле я выправился. Видать, они в вагонах взрывчатку для саперов везли. Весь поезд разнесло, только щепочки взвились… Раз так — дело кончено, можно ворочать домой.
А тут немного развиднело, и даже в облаках синие проруби появились. Построились мы — и домой к обеду. Однако по сторонам поглядываем, потому что погода и для фашистов летная стала.
