Эдмунд Бентли - Криминальные сюжеты. Выпуск 1
— Бежим, — я тяну Елену за руку. — Скорее!
Она испуганно смотрит на меня, но ведь она всегда так смотрит, я тащу ее за руку, и она подчиняется моей руке, делает несколько медленных и нерешительных шагов, но потом, подчинившись моей воле, начинает бе ть, и мы уже в одном из тех бескрайних коридоров, которые надо знать как пять пальцев, чтобы добраться до нужной двери. Мы бежим, задыхаясь, один за другим сменяются коридоры, остается совсем немного, но Елена все больше отстает, с трудом глотает воздух, я умоляю ее, хотя чувствую, что у нее уже нет сил, она делает несколько шагов и снова останавливается, еще чуть-чуть, умоляю я, совсем немного… Конец! Перед нами заветная дверь, ведущая в мир, в настоящий мир, к настоящей жизни, на которую я не имею права и где давным-давно осужден на смерть, но я живу в ней под фальшивым именем и на фальшивом положении, хотя только там я был по-настоящему счастлив и по-настоящему несчастен, там похоронены и мои дети. И Елена. Елена?
Я цепенею от ужаса…
Дверь перед нами, я протягиваю к ней дрожащую руку, горячую ладонь обдает холодом железа.
Ночь, прекрасная звездная ночь. Лодка слегка покачивается на воде. Деревья склонили свои ветви, вода в реке темная, с медными отблесками. Я не тороплюсь повернуть голову. Я боюсь. Еще мгновение — ия прыгну в лодку. Резко оборачиваюсь.
— Елена!
— Да, это правда!
Ее нет. Рядом со мной, оцепеневшая от ужаса, стоит одна из наших девушек. Из комнаты номер пять. Да в об-щем-то все равно которая. С широко раскрытыми глазами, она стоит, прижавшись к стене, руки у нее дрожат. Смотрит на меня. Я смотрю на нее. Молчит. И я молчу. Изо всех сил пытаюсь вспомнить. И вспоминаю. Совет доктора Андриша, длинный коридор со множеством дверей, свои медленные шаги, случайная дверь, комната девушки, долгие ночи, воспоминания, книги, охватившее меня безумие, потом… что было потом?
Где-то здесь начиналась бездна, в которую я падал и из которой не хотел выбираться, но кто-то тащил меня вверх и кричал во мне, что я должен жить, и это снова был тот мерзавец, он кричал, что я должен жить, обязательно должен жить, чтобы столько раз пережить смерть жены, сколько раз я сам убивал, чтобы столько раз испытать ее презрение, сколько раз я сам унижал людей, чтобы испить чашу до дна, чтобы, оставшись одиноким, видеть собственными глазами, как рушится смысл всей жизни.
— Ты будешь жить! — звенел у меня в ушах этот голос, нарастая, как прилив. — Будешь жить, а мертвых рядом с тобой будет все больше.
Прилив залил меня.
— Он снова здесь! — показываю я в темноту.
Там, между деревьями, прячется этот старый козел, тонкая струйка крови рассекает его лицо пополам, и обе половины корчатся от смеха, этот ошеломляющий смех ударяется в ветви деревьев и возвращается назад, никто не может принять этот ужасный смех, его отбрасывают волны и стены, и он ползет ко мне, как пламя, готовое охватить меня, я зажимаю уши, а он проникает сквозь ладони и врывается в мозг, который вот-вот взорвется. Девушка ничего не слышит, ничего не видит, только в ужасе смотрит на меня. Но почему?
— Если хочешь, прыгай в лодку, по реке ты доберешься до людей, они примут тебя, привыкнешь к их жизни, выйдешь замуж, обзаведешься домом и детьми, будешь жить нормальной жизнью. Выберись из этого ада. В другой раз я сам помешаю тебе бежать. Иди!
Глядя на меня широко раскрытыми глазами, девушка все сильнее прижимается к стене. Она ничего не понимает. Да и как может понять?
— Я никуда не пойду одна, без Альтаира.
Альтаир… Альтаир… Я такого не знаю. Кто это?
— Я придумала его, — говорит она и отступает назад.
— Глупая, надо торопиться… Иди! Это единственный шанс, вряд ли когда-нибудь тебе представится такая возможность. Я сам больше не предложу тебе. Что мог, я сделал, плохо ли, хорошо ли — сделал. Ты ведь молодая, спасайся!
— Я остаюсь здесь, — шепчет девушка и приближается к двери. — Остаюсь.
Тревожно озираясь по сторонам, она переступает порог и ждет меня внутри. Ей хочется бежать, но она ждет.
— Хорошо, — говорю я и возвращаюсь, готовый на все. Дверь захлопывается за нами, этот звук подобен звуку гильотины. Девушка хватает меня за руку и тянет обратно. Куда? Коридоры пусты, но их пустота обманчива. Они — как люди, видят, слышат, запоминают. Наш путь записан на видеопленке, и если Хензег догадается проверить, прежде чем я успею стереть…
— Не бойтесь, — просит девушка, а ее руки дрожат. — С вами ничего не может случиться. Не бойтесь!
Неужели я боюсь? Смерти? И это заметно? Неужели я стал таким слабым, что это бросается в глаза? Бедная девочка, смерть всегда была моей подругой. Я всегда жил с ней, около нее и посредством ее, она единственная приносит мне успокоение. И я ее жду. После того, как я потерял даже надежду найти моих бедных детей, после того, как оборвалась последняя нить, способная вывести меня на них, что другое мне остается? Ты не можешь этого понять, слишком молода еще, у тебя есть время, чтобы терять и находить, выигрывать и проигрывать, но законов жизни ты не знаешь. Ведь мы вырастили тебя в полном неведении.
Мы возвращаемся. Белый свет коридоров ослепляет своим блеском, который проникает в мозг и накаляет его, заставляя пульсировать разными цветами: красным, зеленым, фиолетовым. И коридоры вспыхивают разными цветами — красным, зеленым, фиолетовым.
— Иди! — говорю я девушке. — Нас не должны видеть вместе.
Я прислоняюсь к стене. Ее шаги удаляются. Я смотрю ей вслед — она уже исчезла. И как раз вовремя.
Из глубины другого коридора внезапно появляется Хензег. Он приближается, растет, словно мрачная тень, закрывающая свет.
21
Хензег серьезно озабочен моим здоровьем, привел с собой доктора Андриша. Неужели они пришли к какому-то соглашению? Значит, двенадцатого психиатра не будет? Они спокойно, положив ногу на ногу, расселись у меня в кабинете, медленно курят и внимательно и легко со всех сторон забрасывают меня вопросами. Пытаются выбить почву из-под ног. Но я не сумасшедший, чтобы отвечать им. Они осторожно пытаются ухватить меня, но я осторожно избегаю их щупальцев и твердо стою на месте. Они упрямы, но и я упрям. Я выжидаю. Все решит усталость. От этого зависит, кто первым сдастся: я или они. Они уверены, что выиграют, ведь в последнее время столько свалилось на мою голову. И они не торопятся. Но им невдомек, что первыми устанут они, не важно, что их двое. И я не один, но я еще не сошел с ума, чтобы рассказывать им об этом: ведь и у меня есть поддержка. В углу, рядом с Хензегом, сидит Старик. В первый раз он пришел ко мне в белом халате и темных роговых очках, на которые спадают серебристые пряди волос. Он дружески мне подмигивает: не бойся, я с тобой, как когда-то, в трудные и прекрасные годы. И Елена здесь, сидит справа от хитрого Андриша (интересно, как на этот раз ему удалось спасти свою шкуру?), смотрит на меня и улыбается. Я всегда была с тобой, говорят ее глаза, всегда хотела тебя спасти, от тебя самого. У нее на коленях сидят наши дети, близнецы, рожденные ею, а в ногах — другие, тоже наши, если они живы, то давно уже не дети. Но я вижу их маленькими, совсем маленькими, они на полу, а другие, которых родила Елена, у нее на коленях. Я хочу сказать ей, что не нужно их так делить, но Хензег и Андриш уставились прямо мне в рот. Буду молчать, ничем не выдам их присутствия. А Елене скажу потом, когда уйдут Хензег и Андриш, ведь не будут же они сидеть здесь всю ночь. Естественно, они уходят, им надоело мое молчание, но вместе с ними уходят и Елена, и дети, и Старик.
