Коллектив авторов - Приключения 1972-1973
Мои ботинки зашнурованы, пистолет на месте. Можно уходить. Лес в Ленинград пошел, наша командировка кончилась. Сразу же со станции позвонить пограничникам. Они без нас справятся с бандитами и спасибо нам скажут…
– Пошли! – командует Ромашка.
– Куда?
– Как куда?! – возмущается Люба. – На кордон, спасать дядьку Семена! Я же о том давно толкую!
– Но что мы сможем сделать против пяти бандитов?
– Побачим… – твердо говорит Ромашка и, выхватив из‑под стола свою кошелку, добавляет:
– У меня есть граната, а у тебя… перекосы!
На плечи мальчишки Люба накидывает свою косынку, ту, в которой шеголяла в Минске, затем нагибается и, глядя в глаза Гене, говорит:
– Милый мой, хороший… Беги скорей на заставу!
– Боюся… – шепчет Гена, – там лес дюже густой…
– Надо, Гена! Слышишь? – произносит Ромашка и гладит мальчика по голове.
Молчит Гена, жмется к Любе, переступает с ноги на ногу.
– Пошли! Я Султана возьму с собой…
Мелкий‑мелкий, словно водяная пыль, продолжается дождик. По сумрачному лесу петляет узкая тропинка. Впереди быстро идет Ромашка, рядом с ней, у ноги, бежит Султан. Я еле поспеваю за ними. Никакого плана действий у нас нет. Все будет решено на месте. Если Гена побежит напрямик к заставе, минут через сорок он встретит пограничников, через час они будут здесь. Мне надо удержать Ромашку от драки каких‑то шестьдесят минут.
Впереди мелькнул огонек – показалась лесникова хата. Сквозь серебристую сетку дождя лесная полянка с пышными, немятыми травами, невысокий плетень, обвитый хмелем, хатка с соломенной крышей, огонек в маленьком окошке казались игрушечными. Вокруг стояла тишина. Мелкие дождевые капельки не шумели, тихо опускаясь на ветки дубков, окружавших поляну. Мирная, красивая картинка. А что сейчас творится в хате?! Какие муки терпит дядька Семен! А может, бандиты уже пьют с ним самогон на мировую?
Если нас поймают, то у Ясючени не будет времени тянуть из нас жилы, скоро рассвет, самое время переходить границу. Ясюченя как‑то говорил крестьянам, что ему нужны лишь мертвые коммунисты. Нас просто убьют, без всяких допросов, на ходу. Убьют и сделают отметку в записной книжечке для отчета зарубежным хозяевам. Нет, так запросто мы в бандитские руки не отдадимся!
– Подожди, Люба, – говорю я шепотом, – не ходи дальше. Там у бандитов собака Валет. Будем отсюда наблюдать за хатой.
– Меня Валет не тронет, – спокойно отвечает Ромашка. – А Султан останется с тобой!
Люба наклоняется к своей собаке, треплет ей уши, тихо приказывает:
– Сидеть, Султан! На месте! Слышишь?
Возможно, у Ромашки уже сложился план действий,
но мне она не захотела его выложить – знала, не соглашусь.
– Сидеть, Султан! – еще раз повторила Люба и затем вышла на поляну. Я хочу кинуться за ней, схватить за руку, удержать, но внезапно вижу слева от нас, в кустах, какое‑то движение, чей‑то‑ силуэт. Возможно, там стоит бандит на посту и сейчас он целится в спину Любе…
Выхватив пистолет, прыгаю в кусты, отвожу ветки. Там испуганно жмется к деревцу старый знакомый – пионер Гена, тот, который сейчас должен быть на подходе к пограничной заставе.
– Ты, Гена? На заставу не пошел?
– Одному страшно…
– А как же дядька Семен?
– Так его вызволит Люба. Она все може!..
Бедняга Гена боится лесных чудищ и верит в чудеса. Люба все может… Поэтому он побежал искать спасения у Ромашки и ночью боялся далеко от нее отойти. Поймет ли он, став взрослым, что сегодня поставил под удар любимого человека?
Осторожно сквозь рваные облака выглянула серебристая луна. А мелкий дождик не перестает. Но светлей стало на поляне, отчетливей видна движущаяся фигурка девушки с кошелкой.
Внезапно заворчал Султан, привстал и напрягся, как перед прыжком. Я потрепал его по холке и ухватил за ошейник. Единственное, что может помочь Любе, – тишина.
Вдруг от хаты метнулась к Ромашке большая серая собака, наверное бандитский Валет. Султан искоса глянул на меня и, наверное, зевнул: неужели ему запретят встать на защиту хозяйки? Я прошептал: «Сидеть, Султан! На месте!»
Ромашка увидела Валета, но не замедлила шаг. А бандитский Валет встал, не добежав нескольких шагов, и отпрыгнул в сторону, когда Люба, идя по тропинке, приблизилась. Валет не лаял и не рычал, похоже, он был в недоумении: перед ним был чужой человек, но кинуться на него почему‑то не хотелось.
Ромашка прошла к хате, поднялась на крылечко. Почему же она не подошла сначала к окошку, посмотреть, что там делается? Хоть бы не потеряла разум и не открыла дверь!
– Гена, беги на заставу! Сейчас гады схватят Любу…
Ничего не отвечает мальчишка и, наверное, даже не слышит меня. Может, он уверен, что от прикосновения ее 1^уки могут рассыпаться стены хаты, ниц упасть враги? Малыши верят любимым людям и наделяют их сказочной силой. Если бы, если бы…
Мне показалось, что скрип двери донесся до нашей опушки. Люба и собака исчезли. Почти сразу же в хате раздался приглушенный выстрел. Я рванулся через поляну. Дверь была приоткрыта, но я приник к окну.
– Понимаешь, девочка, я мог тебя убить, – басил кто‑то в хате. – Ты входишь без стука, и я стреляю. Хорошо, что ты маленькая и пуля легла повыше головы. Но как ты сманила моего Валета? Видишь, он лег передо мной, знает, что его будут наказывать.
В хате сумрачно. На столе, перед окном, горит керосиновая лампа, но она коптит. Люди в хате одеты, готовы в дорогу. Двое сидят у стола. Спиной к окну стоит широкоплечий мужчина в офицерской фуражке, с маузером в руке. Он говорит, размахивая пистолетом, и длинные тени движутся по хате, ложатся на пол, тянутся к двери. На пороге в светленьком платьице с голубыми разводами замерла Ромашка, и неизменная кошелка у нее в руках.
– Вот так, девочка. Меня надо слушаться. Как тебя зовут? – Мужчина в офицерской фуражке прячет пистолет в кобуру и чуть поворачивает голову. Я узнаю его, хотя не видел до этого ни разу: рыжая борода, большой нос, вытянутое, как в кривом зеркале, лицо. Это один из псов кровавого палача Булак‑Балаховича – ротмистр Ясюченя.
А Люба не отвечает и смотрит куда‑то вправо. Что она видит, мне неизвестно, но испуг проступает на лице Ромашки.
– Ну? – сурово говорит Ясюченя и делает шаг в сторону. Теперь я вижу, куда смотрит Люба. На полу, привалившись к стене, сидит истерзанный старик. Конечно, это лесник, дядька Семен, тот, ради которого Ромашка вторглась в осиное гнездо. Около лесника на табуретках расположились два бандита – его «опекуны». Старик спеленат толстой веревкой, только руки его, какие‑то темные, блестящие, свободны, он держит их на весу и медленно, словно маятник, раскачивается и стонет тихо, протяжно, на одной ноте.
