Коллектив авторов - Приключения 1972-1973
После таких собраний мы долгоеще говорили с комсомольцами и деревенской беднотой – все они были сейчас мобилизованы на лесоповал. А после бесед в избах и перекуров на завалинках мы с ней шли на узкоколейку – проверить, как идет ремонт последнего километра пути, таскать вместе с ребятами шпалы для дороги, забивать, скрепляя рельсы, под веселый перебор гармошки железные костыли.
Изредка к нам наведывались пограничники, сообщали последние новости. Конному патрулю удалось обнаружить бандитов Ясючени в лесу, и в перестрелке убит их проводник. Осталось у них теперь всего пять человек, да и те бродят с опаской: тропинок через чащи и болота не знают. А розыскная собака заставы взять след беляков не смогла: обработан какой‑то жидкостью. Но недолго будут ступать по советской земле враги – нет у них опоры ни в селах, ни на хуторах, даже кулаки боятся помогать бандитам, берегут свою шкуру.
К вечеру третьего дня нашего пребывания в Глушче лес пошел на станцию, узкоколейка заработала без остановки. На железнодорожной линии началась погрузка в эшелоны для Ленинграда.
Нормальная жизнь устанавливалась в Глушче. Еще где‑то отсиживались последние бандиты, отброшенные с дороги, в сторону. А с рассветом начинали звенеть пилы и стучать топоры в лесу, к полудню задорно гудели паровозики узкоколейки, ведя груженые составы, к вечеру шла другая музыка: на улицах слышались переборы гармошек и припевки девчат. Не было в округе такой деревеньки, где бы бандиты Ясючени не оставили кровавых отметин, но люди не могут долго жить без песен и улыбок.
В конце пятого дня командировки я задремал на лесосеке и, как мне показалось, сразу же проснулся от веселого смеха. Передо мной с большим букетом цветов стояла Ромашка.
– Вставай, засоня! Пойдем к моей маме попить парного молочка – есть телеграмма губкома: нам можно возвращаться. Выспимся досыта – поезд в Минск будет только завтра утром.
Уже в сумерках мы вышли на берег тихой речки и, поднявшись на холм, вошли в маленькую, родную Ромашке деревеньку.
Худенькая старушка, увидев дочь, всплеснула руками и захлопотала, бегая по двору. Я впервые после парома снял пиджак, переложил пистолет в карман брюк, разулся и хорошо вымылся. Угощая нас, старушка смеялась и плакала, расспрашивала дочь и, не слушая ответа, начинала рассказывать свои деревенские новости.
Женщины уложили меня в хате на широкой лавке, а сами ушли на сеновал. Я лег и задумался. Что я, культпроп райкома, знал о Ромашке, рядовой комсомолке? Какое мы имели право зачислять в балласт человека только за то, что он не в ладах с шагистикой? Разве в этом главные достоинства комсомольца? Скоро придет совсем мирное время, комсомольский полк расформируют за ненадобностью, пойдут собрания, обсуждения, дискуссии. Тогда что же, будем зачислять в балласт тех, кто плохой оратор?
От подушки пахло мятой и какими‑то душистыми травами, прохладой тянуло от обильно смоченного водой глиняного пола. Сон подкрадывался незаметно.
Наш покой стерегли две дворовые собаки. Крупный поджарый Султан всю ночь бегал на цепи по двору, останавливался у крыльца и ворчал, чуя меня, постороннего, в хате. По ночам Султан любил убегать в лес, охотиться, поэтому его и сажали вечером на цепь. Старая черненькая Агатка спала рядом со мной – на своем месте около печи, на подстилке, неспокойно ворочаясь и тяжело вздыхая. Я слышал все собачьи шорохи, но они не тревожили меня и поэтому не мешали сну.
Ночью грянула буйная летняя гроза. Широко раскатился гром, ярко сверкнула молния, хлынули на землю потоки воды. Но непогода летом бывает коротка: через полчаса унеслись куда‑то черные тучи, посветлело во дворе, легкие капли мелкого дождика‑последыша зашелестели по крыше.
Какие‑то необычные звуки заставили меня проснуться и открыть глаза: барабанную дробь, походный марш, кто‑то выбивал на стекле. Вылез с шумом из своей конуры Султан, загремел цепью, грозно заворчал на кого‑то. Я поднялся. По стеклу окошка выстукивали дробь маленькие пальцы.
Залаял Султан, коротко, беззлобно. Донесся приглушенный крик Ромашки. Я подошел к окну.
Под окном хаты в большой луже стоял босой, в одних трусах мальчишка, а около него ворчал и скалил зубы Султан. От хлева в пестром коротеньком платье бежала Ромашка. Зачем же спешил сюда ночью, под дождем парнишка? Что так оживленно, размахивая руками, втолковывает он сейчас Любе? И раньше я замечал, что Ромашка часто шепчется с деревенской детворой, но не придавал этому никакого значения.
Я сел на лавку и начал обуваться. Восьмилетнее существо не кинется через ночной лес по пустякам, да еще в грозу, в одних трусах. Случилось что‑то серьезное, надо быть готовым.
Вдали прозвучал раскат грома. Гроза уходила на запад, через границу.
Хлопнув дверью, в хату вбежала Ромашка. Взвизгнув, вскочила Агатка.
– Одевайся скорее, пойдем на кордон, надо спасать лесника! – быстро проговорила Люба. Дверь в сени приотворилась, и в хату проскользнул мальчишка‑гонец, озябший и мокрый.
Я зажег свечу. Кожа на правом ботинке засохла складками, ногу обувать больно.
– Иди сюда, парень! Садись рядом со мной, погрейся. Я тебя оботру немного…
– Некогда! – оборвала меня Ромашка. – Гена сейчас же побежит на заставу!
– Что случилось, Люба?
Ромашка кружила по хате, как‑то по‑детски прижав кулачки к груди. Я ни разу не видел ее такой взволнованной.
– В грозу явились на кордон к леснику бандиты Ясючени. Во время дождя они собираются удирать за границу. Проводником должен стать лесник, иначе они его убьют… Ты обулся? Пошли!
О глушчанском леснике Семене Недбайло ходили легенды, и, хотя старухи называли его «лешим», окрестные дети любили лесника. Был Недбайло одинок, отлично знал лес, да и ребятам преподавал уроки природы, у него на кордоне всегда дневали и ночевали мальчишки.
Согласится ли лесник оплатить свою жизнь предательством и проведет Ясюченю через границу? Едва ли. Но какие же муки ему придется испытать!
– Ты давно убежал из лесниковой хаты?
– Не… – тянет мальчишка и сопит простуженным носом. – Как пришли бандиты, они дядьку Семена стали бить. А лесникову собаку, нашего Воронка, застрелили, он шибко лаял. У них своя собака, как волк, страшная… Я в чуланчике спал, тихонечко выскользнул – ив лес к тете Любе…
Мои ботинки зашнурованы, пистолет на месте. Можно уходить. Лес в Ленинград пошел, наша командировка кончилась. Сразу же со станции позвонить пограничникам. Они без нас справятся с бандитами и спасибо нам скажут…
– Пошли! – командует Ромашка.
– Куда?
– Как куда?! – возмущается Люба. – На кордон, спасать дядьку Семена! Я же о том давно толкую!
