Нейл Оливер - Повелитель теней
– Так мрачно, Дука, – заметил принц.
– А сейчас разве не мрачные времена?
Константин, ничего не ответив, стал разглядывать свои ладони.
Видя, что взгляд принца обращен не на него, Дука почувствовал, что сможет рассказать ему кое-что еще. Константин, правда, вскоре снова стал смотреть на своего старого друга и наставника, причем еще внимательнее, чем раньше, но Дука упорно отводил от него глаза, стараясь не встретиться с ним взглядом. Он рассказывал Константину о том, что ему приказал сделать император.
Константин слушал Дуку молча. В какой-то момент он потянулся рукой к ящику, где лежали изготовленные им фигурки, и выбрал среди них толстого турка – того самого, который всегда играл роль Али-бея в истории, так полюбившейся Ямине. Однако на этот раз принц взял маленькие ножницы и отрезал феску. Теперь отбрасываемая этой фигуркой тень стала более-менее похожа на его старого наставника и к ней присоединились на потолке силуэты искалеченного юноши, красивой девушки и злого императора.
Пока Дука объяснял, что ему приказали просмотреть все свои записи и удалить все упоминания об искалеченном наследнике трона империи, чтобы в грядущие годы стало казаться, что его на белом свете никогда и не было, Константин, двигая тени своими ловкими руками, заставил юношу и девушку поцеловаться, но только один раз и легонько, а затем силуэт императора стал теснить юношу, и тот, задрожав, исчез.
– Император смотрит в будущее, – продолжал Дука. – И он не видит никакого будущего для империи, если управление ею перейдет к тебе.
– То есть к калеке, – сказал Константин, продолжая манипулировать тенями.
– Он всегда любил тебя, Коста.
– Недостаточно сильно, – возразил Константин.
– Он хочет, чтобы какие-то отростки древа его рода продолжили жизнь в безопасном месте. Он и сам, возможно, уедет отсюда в надежде когда-нибудь вернуться и, наверное, пришлет вместо себя кого-нибудь другого. Но кто бы ни вернулся – он сам или какой-то преемник, – это должен быть…
– …это должен быть человек, способный самостоятельно ходить, а не калека, которого возят на стуле с колесами. Мне все понятно, Дука. Можешь даже не сомневаться. Сделай со своими записями то, что ты должен сделать.
Во время всего этого разговора тень от фигурки наставника располагалась на потолке спиной к тени от фигурки принца – так, чтобы потом можно было считать, что этого разговора никогда и не было.
Дверь спальни широко распахнулась, и пока вооруженные люди подходили к кровати, а Дука упорно смотрел в сторону, на стену, молодой принц медленно поднял руки перед собой – то ли для молитвы, то ли в знак того, что сдается.
60
Когда Джон Грант пришел в сознание, он увидел, что сидит на полу шатра возле его центрального шеста и что его руки крепко связаны у него за спиной.
У него очень сильно болела голова, и он с удовольствием потер бы ушибленное место чуть повыше шеи, куда угодил удар. Впрочем, эта боль не вызывала у него большого беспокойства. Что всерьез встревожило его, когда он открыл глаза и посмотрел вокруг, так это лица находящихся перед ним людей.
В тени потухшего костра сидел на табурете постаревший за все эти прошедшие годы, но все еще крепкий, как выдержанная древесина, сэр Роберт Джардин из Хокшоу. Рядом с ним на полу сидели, скрестив ноги, еще трое человек – помоложе. Один из них показался Джону Гранту знакомым, но он не смог вспомнить, как его зовут.
Ближе всего к нему сидел на низком трехногом табурете Ангус Армстронг. У него на коленях лежал большой лук, к тетиве которого была приставлена стрела. Армстронг заговорил первым.
– Ну вот ты и пришел в себя, – сказал он. – Как ты поспал?
– Как младенец, – ответил Джон Грант.
– Как младенец, – повторил Армстронг. – Ну что же, именно это мы и хотели услышать.
– Я удивлен тому, что проснулся живым в твоей компании, – с иронией в голосе произнес Джон Грант. – Прямо-таки разочарован.
Армстронг улыбнулся и кивнул.
– Могу себе представить, – сказал он. И, сделав паузу для выразительности, добавил: – Я намеревался поговорить с тобой о твоей матери.
Джон Грант внимательно посмотрел на Армстронга, лицо которого, как показалось юноше, оставалось невозмутимым.
– Какой именно? – спросил он.
Армстронг наморщил нос.
– Я, наверное, ударил тебя сильнее, чем хотел, – сказал он. – Ты помнишь свою мать? Помнишь Джесси Грант?
Джон Грант ничего не ответил, а лишь принялся напряженно размышлять о том, к чему может клонить сейчас Армстронг.
– Так вот, первым делом я хотел бы сказать, что, когда я впервые поимел ее, эту женщину звали Джесси Хантер, – продолжал Армстронг. – Затем, конечно же, когда я взял ее к себе в качестве жены, она стала носить фамилию Армстронг. Она была хорошо мной объезжена, могу тебя уверить. Аж до изнурения.
Джону Гранту было трудно представить, чтобы его мать легла в постель с таким вот мужчиной – мужчиной, который впоследствии убил ее и Бадра и который уже долгие годы преследует его самого.
– Мы все делаем ошибки, – сдержанно произнес Джон Грант. – Моя мать – не исключение.
– Ошибку вообще-то сделал я, – сказал Армстронг. – Эта никудышная сучка оказалась бесплодной.
Он впился взглядом в Джона Гранта, ожидая от юноши какой-нибудь реакции, но его пленник оставался невозмутимым и спокойно смотрел на него, не выдавая своих чувств.
– В конце концов я вышвырнул ее, – продолжил Армстронг. – Вышвырнул ее из своего дома.
Он открыл рот и с помощью большого и указательного пальца вытащил кусочек пищи, застрявший в зубах. Посмотрев на него секунду-другую, он швырнул его в костер.
– А затем появился твой любящий отец, который привез тебя, и подобрал то, что выкинул я. Приобщился к ее уже изношенному влагалищу.
– Я думаю, что они получили довольно много удовольствия от всех тех дюймов, которые оказались за пределами изношенной части, – сказал Джон Грант.
Сэр Роберт фыркнул и рассмеялся, а Армстронг сердито заморгал.
– Интересно, знал ли ты… – вдруг произнес Армстронг и замолчал.
– О чем? – спросил Джон Грант.
– О том договоре, который они заключили.
Взгляд Джона Гранта оставался абсолютно бесстрастным.
– Думаю, ты не знал, – сказал Армстронг. – Да, думаю, ты не знаешь, что Грант заплатил этой сучке за то, чтобы она взяла тебя к себе.
Несмотря на то что Джон Грант оставался внешне невозмутимым, слова Армстронга все же задели его, причем достаточно больно, и он задался вопросом, говорит ли этот человек ему правду или врет. Немного подумав, он решил, что никогда этого не узнает.
– Насколько мне известно, твой отец приехал в Хокшоу с тобой и с кошельком, набитым монетами, – сказал Армстронг. – Тебя отдали под ее опеку, а кошелек она спрятала подальше. Любовь к тебе со стороны твоей матери была куплена и оплачена.
