Иван Кычаков - Искатель. 1969. Выпуск №6
— Так точно! — Федоров вытянулся и оглянулся на дверь.
— Заметил я, что Шурка… ну, эта Тарасова, с каторжанками восьмой камеры того… шепчется.
Княжна резко вскинула голову и, глядя прямо в лицо надзирателя, опустилась в кресло.
— Дальше.
То, что рассказал Федоров, привело княжну в недоумение — оказывается, Тарасова на прогулке ходила с одной арестанткой, как выразился надзиратель, «под крендель» (Федоров даже согнул свою медвежью лапу, чтоб показать, как это было), в другой раз с каторжанкой, которую все зовут почему-то Графиней, на кухне «кадриль оттопывала».
Лицо княжны покрылось алыми пятнами. Она никак не могла понять — дурачит ее Федоров или же говорит правду.
— Еще что? — княжна зло прищурилась и поджала губы.
Федоров понимал, что слова его лишь дразнят начальницу, а до смысла не доходят. И решил ударить последним козырем.
— Еще? — тихо переспросил он и снова оглянулся на дверь. — Позавчера часу этак в семом Шурка из своей комнатенки — окна-то напротив камер — перемахивалась с ними платком.
— Вот как?
— Так точно. Белым-с…
— А на какой предмет?
— Чего изволите? — не понял Федоров.
— Для чего все это, спрашиваю… Цель какая?
— Не могу знать. Только опять же инструкция… она того… она этого не дозволяет.
Княжна задумалась.
Она считала себя волевой, цельной натурой, прозорливой начальницей, у которой не может быть ни одного промаха. И вдруг этот мужик открывает ей глаза на такое, о чем и подумать страшно…
— Ступай, — тихо сказала она, — да смотри — еще раз про вино услышу — выгоню.
— Так точно! — гаркнул Федоров и неуклюже повернулся через правое плечо. За дверью, радуясь тому, что так ловко отделался, он мелко перекрестился, А княжна, сцепив руки в локтях, ходила по кабинету, диктуя в мыслях план дальнейших действий: первое — установить строжайшее наблюдение за Тарасовой, а потом выгнать, да с треском. Второе — в восьмой камере произвести обыск. Сегодня же. Немедленно! Но если Федоров солгал, о, тогда… тогда ему несдобровать.
* * *После ночного дежурства Шура спала плохо.
Вообще все эти дни проходили у нее в каком-то сумрачном, тяжелом тумане: часа два вздремнет — и снова на ногах, снова в хлопотах. Набегавшись и насмеявшись вволю, опять потускнеет, задумается, прикроет глаза — и не поймешь, дремлет ли она или просто впала в забытье.
Вот и сегодня Шура спала чутко, и вдруг сквозь сон до сознания долетело одно слово — обыск.
Она приподняла голову над подушкой, прислушалась.
В коридоре слышны были голоса — разговаривали соседки, такие же одинокие, как и Шура, надзирательницы — Москвитина и Егорова.
Чтобы понять, о чем речь, Шура вскочила и прямо в одной рубашке подбежала к двери.
— Княжна-то наша лютует, — нараспев говорила Егорова. — Федорова так пропесочила — выскочил от нее как из бани.
Москвитина засмеялась.
— Давно бы надо. Совсем от рук отбился.
Шура успокоилась и хотела вернуться в постель, но тут услышала такое, отчего в глазах у нее помутилось и начала бить мелкая, противная дрожь.
— Вот и сейчас на обыск собирается.
— А где обыск?
— В восьмой, у каторжанок.
— Обыск? — прошептала Шура и не смогла сомкнуть побелевших губ. — Господи, это конец.
Она кинулась к окошку — в него хорошо было видно окно восьмой камеры, но за пеленой дождя ничего нельзя разглядеть.
Дать сигнал? Но увидят ли? Да и поймут ли? Нет, надо бежать самой, предупредить, скорее предупредить. Но как? В коридоре надзирательницы. Нет, ничего сделать невозможно. Все пропало!
Шура с трудом подошла к своей железной скрипучей кровати и упала на постель вниз лицом.
«Все кончено, все-все…» — думала она, представляя, как найдут перенесенную ею из чемоданов одежду, парики, грим, как потом…
Но тут она не выдержала и заплакала…
* * *Первое, что сделала княжна, — с пристрастием допросила Спыткину. Но та, глядя на начальницу остекленевшими глазами, заявила — Федоров нагло врет, Тарасова ни в чем предосудительном не замечена, во всем послушна и скромна.
— Так… Ну что ж… Тогда проведем обыск.
Вообще обыски проводились не часто, но всегда внезапно. К камере, намеченной к обыску, «свита» княжны подходила тихо, дверь старались открыть бесшумно, так, чтобы один вид вдруг появившейся начальницы привел арестанток в трепет.
И действительно, обитательницы восьмой камеры были ошеломлены.
Их испуг княжна расценила по-своему. Актриса в душе, она была несколько польщена произведенным эффектом — арестантки все до одной вскочили. «Конечно, пьяница Федоров солгал», — подумала княжна и, поднимая лорнет, милостиво кивнула:
— Здравствуйте, господа!
Из-за ее правого плеча выглядывала Спыткина, слева, стараясь не коснуться начальницы, робко жался Федоров.
Кто-то сказал: «Здрас…» Кто-то кашлянул, а Фрида, покрасневшая так, что, казалось, вот-вот вспыхнут ее каштановые волосы, зацепилась подолом длинного арестантского халата за скамейку и чуть не упала.
Наташа взглянула на Аннушку и в ее глазах прочла одно: конец.
Справа от княжны раздался нервный смешок.
Этот неожиданный звук заставил начальницу обернуться.
Она подошла к странно улыбающейся каторжанке, такой же высокой, как и она сама, и наставила на нее лорнет.
«Так вот она, графиня Ольденбургская», — усмехнулась про себя начальница и тут же решила, что следует навести подробные справки об этой арестантке.
— На что жалуетесь?
Все молчали.
— Ну что ж, тогда начнем…
И она ленивым кивком головы дала знак Спыткиной, та шагнула вперед и зычно скомандовала:
— По койкам разойдись!
До беды оставалось всего несколько секунд — принесенная Шурой одежда была спрятана в постелях. Все смотрели с надеждой то на Аннушку, то на Наташу, но они, обе белые, белее стены, молчали.
И тут княжна вздрогнула — в камере отчетливо прозвучал ее собственный голос:
— На что жалуетесь?
Она обернулась и увидела Вильгельмину — приставив к глазам указательный палец, наморщив лоб и прищурившись, она смотрела на княжну, словно из-под лорнета.
«Негодяйка, меня передразнивает!» — вспыхнула княжна и вся подалась вперед.
— Это что такое?
Вильгельмина, как эхо, повторила:
— Эт-то что такое? — и левой рукой точно повторила жест княжны.
— Вильгельмина, перестань! — крикнула Фрида Иткинд.
Всегда молчаливая, с виду хрупкая, она распрямилась и даже стала чуточку выше. Ее карие глаза блестели.
