Иван Кычаков - Искатель. 1969. Выпуск №6
И вот 30 июня, в самый что ни на есть обычный, ничем не примечательный день, над головой Федорова нежданно-негаданно грянул гром.
Проснулся он веселый — сразу вспомнился тот парень, что приглашал в портерную.
— Гляди ты, дружок объявился, — бормотал надзиратель, позевывая. — К скольки это он велел прийти? Ага, к шести… Что ж… сполню.
Вспомнив о пятерке, нашарил ее в кармане штанов, тщательно разгладил ладонью, аккуратно сложил вчетверо и спрятал в потайной карманчик.
На кухне он кое в чем помог повару и принялся за свой «баян» — так он в шутку называл огромную кастрюлю оставшейся с вечера каши.
Все как будто шло хорошо, но, когда он заправлял керосином лампы в коридорах, послышался крик:
— Федоров, Федоров, где ты?
— Тута я! — откликнулся он, еще не чуя беды.
— Скорее к начальнице. Сама требует. Злая-презлая.
Сердце у Федорова екнуло.
Сгорбившись и состроив на лице плаксивую мину, он нехотя пошел к двери страшного для него кабинета.
* * *Княжна, с детства привыкшая помыкать простыми людьми, всегда с любопытством присматривалась к ним. Должность начальницы тюрьмы давала ей для этого широкие возможности.
Она детально изучила свою правую руку — Спыткину, многое выведала о ее семейной жизни, постаралась разгадать характер. Выводы были самые утешительные — Спыткина верна, как собачонка, жизнь ее, страшно серая и однотонная, не вызывала больше любопытства. Одну за другой вызывая к себе надзирательниц, начальница старалась понять этих таких невежественных и таких непонятных для нее людей.
Когда ей донесли, что Федоров часто пьет, княжна сначала не обеспокоилась. По ее разумению, русский мужик должен пить — чем же ему прикажете заниматься в свободное время?!
Но, поразмыслив, она все же решила вызвать надзирателя, хотя не совсем твердо знала, как вести себя с ним, — мужик вызывал у нее одновременно чувство гадливости и какого-то безотчетного страха.
Когда он вошел, княжна, слегка раздувая ноздри, подошла ближе и подняла лорнет. Но пахнувший на нее резкий запах заставил отвернуться.
— Чем это от тебя? — сказала княжна, брезгуя договорить фразу. — Опять сивухой?
— Никак нет! Лампы керосином заправлял.
Хрустальной пробкой от флакончика с духами княжна раза два провела под носом и поставила флакон на стол.
«С чего же начать?? — раздумывала она, разглядывая Федорова в лорнет. — Какой рослый, плечи покатые, лицо грубое, руки большие, ладонь тяжела, и пальцы с желтыми ногтями не гнутся. Кого он напоминает?»
Вспомнился вчерашний вечер, когда посетившие ее друзья заговорили о Распутине.
«Подумать только, — шептала ее давнишняя приятельница княжна Люся, — простой мужик пользуется во дворце таким почетом! Знаете, милая, это… это неспроста. Очевидно, в нем что-то есть… Да, да, эта самая мужиковатость, которую мы, увы, не знаем».
Княжна усмехнулась — уж чего-чего, а «мужиковатости» в Федорове было предостаточно.
Помедлив, она решила начать разговор с самой высокой ноты.
— Я хочу, наконец, с тобой расстаться. Это надо было сделать давно, да ты знаешь, какое у меня доброе сердце. А сейчас — все! Терпению моему пришел конец.
«Конец…» — подумал Федоров, и в глазах у него зарябило.
— Ваше превосходительство, за что?
Княжна подняла лорнет и, увидев сморщенное, плаксивое лицо, усмехнулась.
— Да ты никак плачешь? Это еще что за фокусы?
— Виноват, ваше-ство, — невнятно пробормотал Федоров, хлюпая носом, — Дом родной… благодетели… куда я теперича, хоть в прорубь.
Княжна, конечно, поняла, что мужик «играет», по достоинству оценила его уловку и усмехнулась.
— Ну, положим, сейчас лето, проруби ты не найдешь. А вот где ты, негодяй, сивуху находишь? Вот что странно!
— Видит бог… Да мы рази способные?… Оговорили меня.
Начальница резко поднялась.
— Не смей оправдываться! Я все знаю — и то, что ты пьешь, что всю ночь храпишь без просыпу. Так может поступать только… — Она не могла найти нужного слова и докончила: — Только негодяй! Понял?
Федоров понял одно — так ловко начатую сцену со слезами он испортил своим запирательством. Надо было что-то немедленно предпринять, сделать какой-то ловкий ход, чтобы не дать распалиться гневу начальницы.
— Ваше превосходительство, виноват я, сукин сын. Казните меня. Четвертуйте. Все стерплю…
Княжну удивил этот резкий переход — не всякий актер смог бы так ловко сменить настроение.
— Ты по делу, по делу говори, — спокойно сказала она.
— По делу, оно конешно. Только стыдно-с.
— Это еще что за стыд? Я приказываю. Слышишь?!
— Извольте, извольте, — замотал головой Федоров. — Значит, так… Вы еще на той неделе изволили, значит, приказать кажинное утро носить эти… цветы в Трехпрудный переулок… этому… ну как его… ахтеру.
— Довольно! — воскликнула княжна, и лицо ее покрылось багровыми пятнами. Такого хитрого хода от тупого мужика она никак не ожидала. Действительно, приказ о цветах она давала, но чтобы имя актера прозвучало здесь — боже упаси.
— Вот я и старался, — продолжал между тем Федоров. — Утречком, значит, на Арбат, в цветочный магазин, потом на Трехпрудный. А там, как позвоню, — мне, значит, того… стаканчик водки. Извольте, говорят, откушать-с… Я, понятное дело, упираюсь, а мне: «Ах ты, каналья, да как смеешь отказываться, не уважаешь, сукин сын!» Ну и прочие слова… Да-а…
Федоров развел руками и низко склонил голову.
Княжна отошла к окну.
«Нет, — думала она, — его мужиковатость не проста, в ней действительно что-то есть».
В течение этой паузы надзиратель понял, что попал в точку.
— Но больше этого ни-ни, не дозволю, пущай хоть на кусочки режут, — сказал он голосом раскаявшегося грешника. — Да и деньги, что вы изволили вложить, как сказал цветочник, того… вышли, так что и слава богу.
— Хитрец, — сказала княжна, оборачиваясь.
Федоров вздрогнул. Это слово испугало его. Откуда было знать ему, бедному надзирателю, что княжна имела в виду актера. Цветы он принимал, но к княжне был совершенно равнодушен, и, глубоко разочарованная, она давно уже притушила так внезапно вспыхнувшее чувство.
Федоров очнулся от оцепенения первым.
— Ваше превосходительство, — сказал он, делая решительный шаг вперед, — я вам еще хотел об этой… новенькой… Тарасовой.
— Что еще?
— Неловко выходит… — Федоров замолчал, желая заинтриговать начальницу.
— Приказываю — говори.
— Так точно! — Федоров вытянулся и оглянулся на дверь.
— Заметил я, что Шурка… ну, эта Тарасова, с каторжанками восьмой камеры того… шепчется.
