Луи Буссенар - Похождения Бамбоша
Несмотря на уродство, пошлость и вульгарные манеры, у него были свои придворные, курившие ему фимиам, млевшие от удовольствия, ловящие каждое его слово, встречавшие хохотом его грубости, а на самом деле насмехавшиеся над ним.
Малыш-Прядильщик добродушно улыбнулся, когда Франсина столь оригинально призвала его к молчанию, и по-обезьяньи осклабился, обнажив зеленоватые клыки. Он обожал шутовство, трюки казавшихся гуттаперчевыми клоунов и подражал им, считая себя ловким гимнастом и фигляром высокого класса.
Затем, задрав полы фрака, молодой человек хлопнул себя по ляжкам и завопил:
— Называй меня твоей птичкой и скажи, что ты меня обожаешь!
— Ну разумеется, — съязвила девушка. — Все знают, что я без ума от твоей красоты. Ты мне за это достаточно много платишь.
Все рассмеялись, посыпались похабные шуточки. Общество, поначалу тешившееся яствами, становилось все более развязным и склонным к непристойностям.
Возбужденные парочки флиртовали, тут и там начала мелькать нагота.
В то же время ожидалось, что Малышу-Прядильщику, по обыкновению, взбредет в голову какая-нибудь фантастическая причуда, на которые он был большой мастак. Во всяком случае, этой двуногой горилле порой приходили на ум идеи, приводившие окружающих в полное замешательство.
Прежде всего он попытался поприставать к своей уже захмелевшей любовнице, но та, раздраженная отсутствием какого-нибудь сюрприза, дала ему по рукам. Напустив на себя серьезность, Гонтран Ларами кликнул лакея и отдал распоряжение. Слуга усмехнулся и через пять минут с важным видом внес на большом позолоченном подносе… ночной горшок.
Все почувствовали — началось! — и зааплодировали.
Франсина скорчила гримаску и бросила:
— Что он намерен делать, этот остолоп?
— Наверняка отмочит какое-нибудь грандиозное свинство! — взвизгнула Шпанская Мушка.
— Браво! Браво! — вопила компания.
Малыш-Прядильщик взял горшок и, нахлобучив себе на голову, заметил:
— Тик в тик по размеру!
— Как раз на дурную голову, — заметила Цветочек.
— Давайте примерим, кому еще подойдет головной убор…
— А стоит ли? Все уже и так знают, правда, Жюли?
Поставив горшок на пол, Малыш-Прядильщик сделал вид, что собирается на него усесться.
— Хватит, хватит! Нам вовсе не смешно! — завопили женщины.
— Штанов, штанов не снимай! — раздались мужские голоса.
И тут мерзкий кретин, думавший всех позабавить зрелищем своей наготы, выпалил:
— Я не таков, как вы, дорогие дамы, и не показываю всем и каждому все свое хозяйство.
Он повернулся к ночной вазе и бросил туда какой-то предмет, упавший с резким стуком.
Как ни быстро было его движение, Гастон де Валь-Пюизо успел заметить яркую вспышку, словно многократно умноженный блеск электрических ламп.
Он возопил, полный подлинного или деланного восторга:
— Гонтран Ларами, папенькин сынок, экстравагантный миллионер, ты потрясающий тип!
— Ах, да что там такое?.. — заволновались гости.
— Да, потрясающий! Ты знаешь, я в этом понимаю толк! — продолжал де Валь-Пюизо.
Польщенный грубой лестью, Малыш-Прядильщик ощерился в своей обезьяньей ухмылке. И со всем изяществом, на которое только был способен, отвесил Франсине глубокий поклон и, встав на одно колено, поставил горшок перед ней на скатерть.
— Какая гадость! — сказала Клеманс Безотказная, передернувшись от отвращения.
Франсина д’Аржан заглянула в ночную вазу и издала возглас радостного изумления:
— О, какой милый! Ты прав, де Валь-Пюизо, он великолепен!
— Вот именно, девочка моя. Ибо только мне могла прийти в голову причудливая идея выбрать такой футляр для бриллиантового колье стоимостью по меньшей мере в пятьсот тысяч франков.
— …И подарить его прекраснейшей из прекрасных, — поддакнул репортер Савиньен Фуинар.
ГЛАВА 8
Таким образом, этот идиот бросил к ногам бывшей коровницы, страдавшей когда-то от голода и холода, а ныне грязной до отвращения блуднице целое состояние. Да, просто настоящее богатство: по самым скромным подсчетам — пятьсот тысяч франков. Сумму, на которую целую зиму можно было бы содержать пятьсот семей ремесленников, обеспечить теплой одеждой их детей, накормить похлебкой стариков, защитить их от безработицы, лишений, болезней.
Потрясенная до глубины души, девушка то краснела, то бледнела, голос ее срывался. Она надела на шею пышную гирлянду сверкавших драгоценных камней.
Гастон де Валь-Пюизо сделал умоляющий знак рукой.
— О, дай нам как следует насладиться этим зрелищем, умоляю, дай посмотреть ближе.
Женщины, поджав губы, затаив в глазах недоброе, бесились, снедаемые завистью. Среди них не было ни одной, кто в этот миг не желал бы броситься и исцарапать в кровь Франсину, в чьем триумфе и впрямь было нечто раздражающее. Грациозным жестом она протянула украшение юноше, который, чмокнув девушку в запястье, схватил драгоценность и стал ее рассматривать как завороженный.
Все повскакивали со стульев и потянулись к де Валь-Пюизо.
— Дай и мне посмотреть. И мне. — Колье переходило из рук в руки.
Оно описало почти полный круг, и де Валь-Пюизо уже протянул руку, дабы, взяв его, возвратить Франсине, но остановился, зайдясь в сильном приступе кашля. И тут, без видимой причины, все электрические лампы потускнели. Воцарился полумрак, присутствующие заволновались.
Приступ кашля прошел.
— Нечего сказать, хороши же эти модные лампочки! — воскликнула Франсина.
Свет снова вспыхнул с прежней яркостью, но длилось это не более двух секунд. Внезапно столовая вновь погрузилась в непроглядный мрак, стало темно, как в погребе. Послышались тревожные возгласы, начался полный хаос, гости толкались, по паркету грохотали стулья, слышны были шуршанье шелковых юбок и звуки поцелуев.
Ужас объял Франсину при мысли, кого же, какое отребье она принимает в своем доме, всю эту шушеру, любителей гулящих девок.
Она вдруг подумала: «Мое колье!.. В руках у всей этой своры!.. Да я от него и кусков не соберу!»
И в отчаянье завопила:
— Огня! Скорей огня! Куда запропастилась вся эта чертова прислуга?
Голос ее перекрывал оглушительный гам, в котором смешались петушиные крики, свинячье хрюканье, тирольские песенки, крики «Ура!».
Истекли две долгие минуты, полные для Франсины и Малыша-Прядильщика тоски и муки, затем двери столовой распахнулись настежь, и на пороге появились два лакея с факелами. Это внезапное вторжение застало большинство присутствующих в позах, далеких от академизма, что послужило поводом для новой потехи.
