Михаил Белов - Когда пробуждаются вулканы
Евгений Корнеевич поинтересовался здоровьем хозяйки дома, а потом длинно и витиевато начал рассказывать о своем одиночестве, о скуке. Надя подавила зевок и решила прервать поток красноречия:
— Если так скучно вам здесь, почему бы не уехать в Хабаровск или Владивосток?
— Рыбка ищет, где поглубже, а человек — где получше. — Лагутин вздохнул и закончил: — Здесь я получаю двойной оклад, Надежда Владимировна, мне выплачивают северные. Скоплю денежки — и вернусь к себе домой, но я хотел бы вернуться не один…
— Мечты у вас более чем скромные, — сказала Надя.
— Звезд с неба не хватаю. А то, что я хочу немного собрать денег и купить себе домик с садом, — разве это предосудительно? Ведь для того и трудимся, чтобы пожить. Мою работу тут каждый знает. Три грамоты уже получил… И счастье мое было бы полным, если бы… если бы я имел спутницу жизни.
Сказав это, Лагутин развернул сверток и извлек оттуда шкатулку из мамонтовой кости с золотыми инкрустациями. Надя залюбовалась: вещь была безукоризненной работы. Лагутин заметил, как заблестели глаза девушки, и улыбнулся. Шкатулку он поставил на стол. Надя придвинула ее к себе и на крышке прочитала искусно вырезанные слова: «Наде — взявшей перевал при «шепоте звезд». Девушка, прочитав надпись, быстро отдернула руку и густо покраснела.
— Зачем это вы? — прошептала она.
— В знак любви, Надежда Владимировна, и в честь вашего героического подвига, — торжественно сказал Лагутин, прижимая руки к груди.
— Не надо, Евгений Корнеевич, — она взяла шкатулку и протянула ее Лагутину.
Тот пятился к дверям. Надя наступала.
— Ваш отказ обидит меня, — повторял он.
— Возьмите, Евгений Корнеевич, возьмите…
В дверь постучали.
— Войдите, — сказала Надя.
— Надежда Владимировна, я сейчас уезжаю на заготпункт. Пусть шкатулка у вас постоит. Вернусь через три дня, тогда поговорим.
Лагутин, поклонившись вошедшим в комнату колхозницам, вышел.
Николай Олонко с перевала увидел здание заготпункта. Его со всех сторон окружили оленьи упряжки. «Много, однако, зверобоев!» — подумал Олонко.
Лыжи стремительно скользнули вниз. Искусно лавируя между кустами стланика, молодой охотник быстро спустился в долину. Около заготпункта его встретило несколько человек.
— Кепсэй! — поздоровался Олонко со зверобоями.
Ожидая Лагутина, Николай выпил несколько чашек чаю и принялся просматривать подшивку районной газеты. Ему не терпелось узнать новости. Из рассказа Ирины он о многом узнал, но в газете новостей больше. Там можно прочитать о жизни на Большой земле, о выполнении новой пятилетки. Николай Олонко тоже выполняет пятилетку. В прошлом году о нем так и писали в газете, что он «герой пятилетки».
Герой! Это хорошо! Очень хорошо!
Николай внимательно перечитывает каждую заметку. В одной газете сообщалось о Наде. «Надя тоже герой», — подумал Олонко, выбирая ей в подарок лучшую шкурку соболя из груды мехов. Заинтересовали его сообщения о добыче пушнины. Почти в каждом номере газеты говорилось о лучших охотниках. «Много героев», — подумал Николай и еще раз посмотрел на свои связки мехов.
— Лагутин приехал! — сообщил вошедший в чайную пожилой охотник.
Николай, расплатившись с буфетчиком, взвалил свою ношу на плечо и направился к двери, ведущей из чайной прямо в магазин. Увидев молодого охотника, Лагутин заулыбался и похлопал его по плечу.
— Клади-ка свой товар на прилавок, — сказал он и, пощупав связки мехов, добавил: — Тайга тебя не обидела, парень. Ишь, сколько добра притащил.
— Давай принимай, Евгений Корнеевич, — сказал Олонко, выбрасывая одну связку за другой. Скоро на прилавке образовалась горка из мягких шкурок. Началась приемка пушнины…
В село Николай вошел с тем радостным и взволнованным чувством, какое обычно испытывает человек, возвращаясь домой после долгого отсутствия. Молодой охотник шел быстрой походкой, присматриваясь к окружающему. Все было знакомо, и все стояло на месте. Вон дом старого Куна. Со двора выскочила собака и, незлобно полаяв, вернулась назад. На крыльцо вышел сам старый охотник. Потоптавшись на месте, он направился в глубь двора. У дома, где помещалось правление колхоза, стояли оленьи нарты и маленькая мохнатая лошадка, запряженная в длинные узкие сани. Двое — пожилой эвен и молодой парень — укладывали на них туго набитые мешки, лыжи, большой чайник, несколько кип газет и журналов.
Они ловко перевязывали кладь длинными ремнями и изредка перебрасывались короткими фразами.
— Кепсэй! — неторопливо поздоровался Николай, узнав колхозных каюров. «К оленеводам собрались», — подумал он, проходя дальше.
На дверях клуба висели афиши. Николай внимательно прочитал их. Сегодня кинофильм «Кубанские казаки», а завтра — «Свинарка и пастух». С афиш глядели веселые, улыбающиеся глаза героинь.
Сразу же за клубом Николай увидел свой дом. Сердце у охотника радостно заколотилось, но внешне он оставался спокойным и невозмутимым. Охотнику не подобает открыто выражать свои чувства.
От радости мать даже всплакнула немного. Подарок сына — отрез на платье — она спрятала в сундук. Там хранился уже не один подарок. В свободное время она достает их и подолгу любуется ими. «Женится — невесте подарю», — каждый раз мечтает старая эвенка, аккуратно складывая подарки обратно в сундук.
Дом, в котором жил Николай с матерью, походил на многие дома в селе. Строились они по типовому проекту под руководством председателя Дьякова. Наружные двери вели в небольшую переднюю. Здесь в левом углу стояла большая кадка со льдом для питьевой воды. Напротив — дверь в жилую комнату, справа — в кухню. Зимой передняя оказывала неоценимую услугу: она не пропускала холод внутрь дома.
Отдохнув с дороги, Николай направился к Наде. У нее в это время был председатель. Увидев Олонко, оба обрадовались.
— Тебя-то нам и надо! — сказала Надя.
Но чтобы не обидеть гостя (с охотниками сначала надо говорить об охоте), она спросила:
— Как белковал, Николай?
Олонко приосанился и с уважением посмотрел на девушку. «Знает охотничьи обычаи», — подумал он, выкладывая перед ней шкурку соболя. Надя горячо поблагодарила за подарок. С молодого охотника сразу же слетела вся его степенность. Обычаи соблюдены, чего же еще? Никто не скажет, что Олонко пренебрегает традициями отцов. Теперь это был живой, подвижный парень с веселыми умными глазами. На нем ладно сидел синий шерстяной костюм, шею охватывал мягкий воротник свитера из белого заячьего пуха, на ногах — белые бурки, обшитые желтой кожей.
