Сергей Минцлов - Клад
Роман перевел разговор на другую тему; к ним присоединился и Александр, и в древней могиле пошли спокойные разговоры; затем все уснули.
Только Юра спал тревожным сном. Ему грезились привидения, скелеты древних славян, окружившие их убежище и тянувшие к ним руки; он видел себя мчащимся в ужасе, с волосами дыбом, по лесу прочь от них; ветви бьют его по лицу, и вдруг опять тот же курган вырос пред ним! Вне себя, с криком метнулся он в сторону; курган рухнул и тяжкая глыба придавила его.
Чья-то рука погладила Юру по голове; он с трудом открыл мутные глаза и увидал, что рука эта принадлежала Роману. Еще было темно; свет костра озарял внутренность могильника; земля висела над ними по-прежнему, — ничто не обрушивалось.
— Что ты, Юра? Нездоровится тебе, — стонешь ты все? мягко спросил Роман.
— Ничего, — проговорил Юра слабым голосом. — Сон я видел… — И он повернулся на правый бок и закрыл опять глаза.
Роман покачал головой, пощупал горячий лоб брата, подбросил веток в огонь и лег тоже. Несколько раз затем в течение ночи подымался он и заботливо укутывал разметывавшегося и пылавшего в жару Юру.
Александр и Степка спали сном праведников.
Только что занялся свет, Роман накинул на плечи шинель и, несмотря на ливший по-прежнему дождь, направился вверх по ручью.
Часа через полтора он вернулся. В руках у него были корни шиповника. Роман скинул промокшую, отяжелевшую шинель, снял разбухшие сапоги, поставил на огонь котелок с водой, накрошил в нее корешки и закрыл крышкой.
Спутники его еще спали. Юра метался и стонал во сне. Наконец пароксизм лихорадки пробудил его. Роман, терпеливо ждавший этого пробуждения, напоил брата горячим отваром, укутал и велел лежать и не шевелиться. Но Юра не встал бы и без того, — таким слабым чувствовал он себя. Отвар согрел его, и зубы его перестали стучать.
Мало-помалу проснулись и остальные. Дурная погода вызвала такое же и расположение духа у всех; неожиданная болезнь Юры ухудшила его еще более.
— Что же мы будем делать теперь? — озабоченно спросил Александр, отведя Романа в сторону так, чтобы Юра не мог их слышать. — Идти нельзя с ним в такую погоду, а здесь он хуже еще разболеется. И провизия у нас на исходе!
Решили, что Александр останется с больным, а Роман и Степка пойдут на разведки.
Роман натянул с трудом на себя мокрые сапоги, надел топырившуюся, как деревянная, шинель и зашагал в лес рядом со Степкой.
Глава Х
Перенесемся теперь в одну из помещичьих усадеб, затерявшихся в лесах на правом берегу Оки.
В одноэтажном, низком, утратившем от времени цвет свой доме, у одного из окон, выходивших в густой и запущенный сад, сидела за рабочим столиком в глубоком кресле худенькая, небольшого роста старушка. На полу и на коленях ее лежали груды полотна; старушка заботливо кроила и сметывала что-то на живую нитку; то была владелица имения Марья Степановна Затуровская. Во впалых бесцветно-серых глазах ее светился ум и приветливость. Марья Степановна слыла хлебосолкою.
Против нее помещалась на стуле сестра ее, Софья Степановна, дама лет сорока пяти, плотного телосложения, с крупными, внушительными чертами лица, украшенного природой выпуклыми черными глазами, черными усиками и кудрявой бородавкой у носа.
На самый кончик последнего опирались обмотанные на перешейке красной шерстинкой оловянные очки. Софья Степановна вязала из белой шерсти солидной величины чулок, очевидно, для своей особы; нет-нет и она взглядывала в окно на мокрые, понуро стоявшие деревья сада, на непрерывавшийся дождь, покачивала головой и наконец басисто проговорила:
— А ведь надолго такая погода зашла, пожалуй!.. Сено-то у нас не убрано!
Марья Степановна посмотрела в окно и снова суетливо принялась за шитье свое.
— Уберем еще!.. — вскользь ответила она. — Даст Бог, скоро разгуляется погода!
Воцарилось молчание. Слышалось лишь редкое жужжание присмиревших от непогоды мух да тиканье старых часов на стене.
Сестры, совладелицы имения, сидели в гостиной, небольшой квадратной комнатке, оклеенной обоями темно-зеленого цвета; в глубине стоял старомодный, александровских времен диван с двумя креслами по бокам и покрытым бархатной скатертью столом против него; на последнем, как водится, лежал истрепанный альбом, переполненный портретами родных и знакомых хозяек; у стен стояли старинные с жесткими сиденьями стулья.
На одном из них спал кот.
— Слыхала, Маша? — проговорила опять Софья Степановна. — Пошаливать в нашем уезде начали!
— Полно!… Не пустое ли болтают?
— Нет, это не пустая болтовня! — внушительно ответила Софья Степановна, — у нее, впрочем, не только манера говорить, но и каждый взгляд, каждый жест были внушительны. — В Чаликовом селе у мужиков двух лошадей увели, в Ивановском трех; а на тракте проезжего остановили даже! Кабы не начал стрелять да не добрые кони — и живым бы не ушел, может быть! — И Софья Степановна стала передавать сестре подробности последнего происшествия. Марья Степановна молча покачивала головой.
— На днях их опять в березняке под Луговым видели: развели себе костер и уснули. Пока собрали мужиков, да нагрянули туда, их и след простыл. До чего осмелели: двое среди бела дня в самое Луговое явились, будто за хлебом, чтоб высмотреть все. Бросились их было ловить, они за околицу, и вдруг со всех сторон из конопли свистки, свистки!.. Мужики и сробели!
— И не поймали никого?
— Никого. Уряднику дали знать, да что толку! Обыскал он наутро с понятыми березняк, нашли костер да перья от украденной в Луговом утки, да яичную скорлупу, — вот и все. Сам становой, говорят, взялся за поиски!
— Тебе чего? — Последние слова относились к появившейся в дверях босой, смышленой на вид девке в красном сарафане.
— Двое какие-то пришли во двор, — вас, Марья Степановна, спрашивают, — бойко отрапортовала девка. Марья Степановна всполохнулась.
— Кто такие? Как — пришли? Приехали, то есть?
— Где приехать! Пришли. И замаранные такие: мокрые, на сапогах-то по пуду глины на кажном! А кто, не знаю, — не сказались!
— Не сказались? Да не из тех ли это, что в Луговом видели! — встревоженно проговорила Софья Степановна, подымаясь с места. — Где они? по двору ходят? высматривают что-нибудь?
— Нет, на крыльце стоят.
— Схватить их сейчас! Зови мужиков!
Марья Степановна испуганно замахала руками.
— Что ты, что ты, Сонюшка, Господь с тобой!… Ведь это, может, и не они совсем!… Да кто они, господа или мужики?
Горничная затруднилась ответом.
— Позвать надо их, узнать, что им нужно!
