Марк Гроссман - Камень-обманка
— Дорога на Шумак тяжела, а я нездоров. И жена… Сами изволите видеть.
— Конечно. Подождем, когда поправитесь. Без проводника не найти Чашу.
Почувствовав головокружение, Андрей опустился на скамью. Взглянув в упор на Бака, спросил:
— Что «потом»?
— Когда мавр сотворит дело?
Чекист пожал плечами, сказал:
— Понимаю вас, Россохатский. Однако, поверьте, мы знаем, с кем имеем дело. Поможете найти Чашу и уедете с женой, куда пожелаете. Мне приказано сказать это.
Андрей молчал, вглядываясь в лицо чекиста, будто по его выражению хотел убедиться, что слышит правду. Помедлив, кивнул головой.
— Я помогу.
— Не сомневался. Набирайтесь сил. Ешьте и отдыхайте.
Бак подвинул Россохатскому чистую тетрадь и карандаш.
— Сумеете написать обо всем? Маршрут, рельеф, приметы?
— Да.
— Еще вопрос. Вы знаете Вана?
— Нет.
— Может, китайца, которого зовут иначе?
— Да. Дина.
— Молод?
— Старик.
— Внешность?
Выслушав Россохатского, Бак заметно оживился.
— Если не очень устанете, опишите старика. Кто? Откуда? Когда и куда исчез?
— Хорошо.
— Вернемся к экспедиции. С вами отправятся Варна и местные люди. Поход конный.
— А жена?
— Поедет со мной в Иркутск. Нужен акушер. Есть вопросы?
— Нет.
— Желаю удачи.
ГЛАВА 26-я
СНОВА КРОВЬ
Во главе небольшой колонны ехали братья Леоновы. За ними на коренастом бурятском коньке трясся Андрей, еще слабый, худой и молчаливый. Рядом, неловко сидя в седле, двигался щуплый, рот на замке, поисковик Сушин, присланный по просьбе иркутских чекистов из геологического управления. Замыкал колонну Варна.
Андрей с грустью и любопытством разглядывал тропу, бежавшую по каменистой тайге, в которой редкие березки уже начинали покрываться желтизной. Ощутимо надвигалась осень: кончались дожди, вот-вот должны были наступить ночные заморозки.
Совсем недавно он полз по такой же тропе полумертвый, задыхаясь от усталости и голода. Теперь под ним седло, и рядом люди, те самые, которые еще вчера могли убить его без тени сожаления. Люди, с какими он обязан ныне жить в одной кучке и делать общее дело.
Это было удивительно, походило на немыслимый сон.
Вечером того же дня поисковая группа прошла Туран и затерялась в горной тайге Восточного Саяна.
Сутками позже в Кырене, в штабной избе, появился запыленный и хмурый Грязнов. Он молча сел против Вараксина, расстегнул ворот рубахи, почти с ненавистью взглянул на командира.
— Что злой? — поинтересовался Степан. — Или обидел кто?
— Ты и обидел. Других на золото взял. Иль я хуже Леоновых Саян знаю?
— Отчего ж? Не хуже. Однако они — охотники, вольный народ, а ты занятой, гурты гоняешь.
Торговец поджег табак в трубке, поиграл желваками.
— Там, в Чаше, металла тьма, полагаю. На него овец всей Монголии купить можно. Ради того не грешно и дела бросить на время. Не веришь Артемию, командир?
— Ты за рубеж отлучался, Грязнов. А нам недосуг.
— Подождали б. Не на пожар.
Уже выбив трубку и собираясь уходить, торговец зло сузил глаза, кинул, не оборачиваясь:
— Еще пожалеешь, паря. Леоновы — они… им палец в рот не суй. Отгрызут палец.
Вараксин нахмурился.
— Зря пятнаешь людей, Артемий.
Однако, как только за коммерсантом захлопнулась дверь, Степан ощутил странное, тягучее чувство неуверенности, даже тревогу, и смущенно потер лоб.
«А-а, вякает без толку, — попытался он успокоить себя. — Глаза у него жадные, более брюха глаза!»
Но тут же вспомнил: сам, собираясь на охоту, отказался взять в проводники одного из Леоновых. В них и впрямь было что-то недоброе, чужое.
Экспедицию ожидали в Кырене к концу августа, но за неделю до срока в штабную избу внезапно втиснулись братья Леоновы. Они молча свалили в угол поняги, приставили к ним ружья и хмуро стали сворачивать цигарки.
Дверь за собой не закрыли, и Степан несколько мгновений вглядывался в проем, полагая, что сейчас кучкой войдут остальные. Но никто не появлялся.
Тогда Вараксин повернулся к сибирякам, и в его глазах застыло недоумение.
Евсей, перехватив взгляд, долго чиркал спичкой по коробку, бог знает сколько времени прикуривал и, наконец вздохнув, поднял на Вараксина глаза.
— Наш недогляд, командир, — сказал он, терзая в кулаке кольца черной бороды. — Не сберегли мы людей.
— Что?
— Которые потерялись, а этот, из города, сгинул. Вот я и Васька вернулись.
— Остальные где? — спросил Вараксин. Казалось, слова Леонова застревали у него в ушах и не доходили до сознания. — Люди, говорю, где?
— Нету.
— Всякому терпенью мера! Играешь с огнем — доиграешься до пепла, гляди!
Вараксин побагровел, но старался сдержать себя, полагая, что Евсей глупо шутит.
— Я ж те русским языком говорю: беда была. Утоп парень, вечное ему царствие.
Степан медленно подошел к Евсею, рванул его за ворот ватника, подтащил к себе.
— Вдвадорога заплатишь, гад! Где люди?!
— Не трожь брата, командир. Чё вцепился? Тайга это, понимать должон. Сами едва душу богу не оставили.
Степан отпустил Евсея, принудил себя успокоиться, кивнул Леоновым на скамью, потребовал:
— Давай ты, старшой. Но ладом. Без утайки.
Евсей стал рассказывать длинно и нудно, упоминая совершенно незначительные подробности, и, казалось, он никогда не доберется до конца.
Васька Леонов в продолжение всего рассказа грыз усы и кивал, подтверждая, что брат говорит чистую правду, и так оно всё на самом деле и было, а не иначе.
Из бесконечно длинного описания выходило следующее.
Люди, которых они вели, перебрались вброд через Иркут возле Турана и вышли на проселок, что ведет в улус Хойтогол. От Хойтогола, может, начальник знает, на Шумак проторена вьючная тропа. Пробежав долину Еже-Угуна, она вступает в лиственичный лес, а оттуда помалу лезет вверх, в кедрачи. Встречаются сосна и береза, но вскоре пропадают. Дорожка крутится меж болот, как собака за своим хвостом.
В тех местах тропа двоится. Одна взбирается на Шумакский перевал, другая — на седловину Хубуты. Они, Леоновы, взяли путь на Хубуты, хотя он и дальше верст на тридцать. А оттого так решили, что на короткой тропе тьма наледей и наносов. Передохнув в заболотье, прошли долину и ломали перевал Хубуты. На самой маковке, может, начальник бывал там, стоит жертвенник бурятов — обо. В проеме обо — деревянные лошадки, а близ — палка, на которой красные тряпочки.
Потом, понятно, спустились в болота Ара-Хубуты и по горной тундре выбрели на Архут. На третьи сутки, оставив за спиной ущелье Ямангола, пробились к зачинку реки и, взяв голец, свалились к устью Нарингола — левого притока Шумака.
