Виктор Егоров - Приключения 1969
Среди сновавших по степи машин курсировали два зеленых камуфлированных автобуса. На крышах их ворочались антенны пеленгаторов.
В две минуты засекут…
Что можно передать за две минуты? И все же у Молодцова зрел какой-то план.
— Запасная рация в готовности? — спросил он, наконец, радиста.
— Конечно, — ответил тот, — но в районе Усатова…
— Вот и хорошо, — продолжал Молодцов. — Для дезориентации противника работать будем поочередно… на двух станциях.
И менее чем через час полетели в эфир радиосигналы. Поймав передачу, вражеские пеленгаторщики тут же доложили о ней. Подкатил к одному из автобусов Гинерару:
— Засекли?
Дежуривший у аппарата радист забормотал в ответ о какой-то неисправности.
Генерал запросил радистов другой машины — та же история.
— Ловить вам в штрафной роте блох, а не рацию! — вспылил генерал. — Вспороть катакомбы снарядами!
Стянули к Усатову и Нерубайскому малокалиберные пушки. Но первые же залпы их показали несуразность затеи: даже самые верхние штольни от малокалиберных снарядов не вспарывались, а лишь обваливались.
Генерал вызвал химроту: «Задушим, как сусликов, газами!»
И развороченные входы принялись вновь восстанавливать, закладывать и бетонировать.
Только что грохотали орудия, трещали пулеметы автоматы, И вдруг до идиллии мирная картина созидания — гестаповцы, жандармы, солдаты, уже не с автоматами, не с пулеметами, а с мастерками, таскают грунт, мешают цемент, воздвигают из ракушечника стены — местами даже двойные, вешают между стенками аккуратные деревянные ящички. Землю у выходов ровняют, посыпают золой; сгружают с машин шланги, компрессоры, ярко-красные баллоны, совсем такие, какие стоят обычно у газировщиц. Можно было подумать: разбивают парк или новый курорт — ведь рядом Хаджибейские грязи. Нет, здесь готовили гигантскую душегубку, склеп для живых.
Трудились и в катакомбах. Люди, не выходившие из боя третьи сутки, с серыми от пороховой гари и земли лицами, настороженно-молчаливые, угрюмые, таскали, ворочали камни, мешки с землей — закладывали, засыпали штреки, копали канавы, подводили к ним стекавшую со стен грунтовую воду. Дорога была каждая минута. Замуровав все щели, фашисты уже накачивали в катакомбы газ. Он полз, бесшумно клубясь, извиваясь по промоинам, как чудовищный удав. Люди спешили отгородиться от него землей, камнями, наполненными водой канавами, мокрыми одеялами. Молодцов приказал отдать запасные противогазы детям. Он сам подогнал шлем своего противогаза мальчонке Петьке и порывисто обнял его. Петька потел так, что прилипала рубашонка. Было нестерпимо душно. Потели, метались по штрекам все. Началось, говорили, какое-то голодание, хотя повариха, как всегда, готовила завтраки, обеды и ужины. Голодание называлось «кислородным». Все понимали — без воздуха смерть.
Молодцов решил:
— Расчистим старый Любкин выезд. Засыпан уже полсотни лет. О нем упоминается лишь в старых планах.
Принялись расчищать. Впрягались в тележки-биндюжки, возили землю на себе, таскали ее в мешках и корзинах. Кислородное голодание усиливалось с каждым часом. Отечность делала лица синими, легкие шуршали, как пересохшие листья.
Расчищать старый выезд становилось трудней и трудней, душил накопившийся за месяц дым кухни. Он сползался к самому высокому месту со всех щелей и лазов. У Молодцова потух вдруг фонарь. Исчиркал полкоробка спичек — гаснут. Отошел в соседний забой. Здесь ниже — дыму меньше, зажег, наконец, «шахтерку», колыхнулось пламя. Отчего? Может, от резкого движения руки, от дыхания? Постоял не шевелясь — склоняется пламя резко влево. Тяга? В это трудно было даже поверить… Тянет к идущей вверх проходке. Неужели там спасение?!
Вошел с поднятым стеклом фонаря в проходку… Воздух! Чистый степной воздух!
Один из колодцев остался незамурованным. Но говорить о нем всем было не время — прервутся работы по расчистке выезда, а наверху подвозят опять баллоны. Нужно успеть выбраться в степь.
Спустился по проходке вниз, подозвал Петренко:
— Помогите, Иван Николаевич, перебазировать к колодцу детей и больных.
Сам отправился к работающим. Теперь людей можно было партиями отправлять к колодцу. Казавшаяся неминуемой гибель была предотвращена. Исцелил людей воздух, придал силы. Подналегли. И вот уже запахла земля корнями трав, обвалилась — засияло над головой усыпанное звездами небо.
Измученные люди катались по терпко пахнувшей, хотя и пожухлой уже, степной траве, слизывали языком иней, ловили порхавшие снежинки — они благоухали какой-то особой свежестью. После могильной затхлости катакомб это было сказкой, сном. В шутку щипали друг друга: «Наяву ли?» — «Наяву».
А вдалеке тарахтели нагнетавшие газ компрессоры, мелькали в световых пятнах черные каски эсэсовцев Тут, в степи, с детской безудержностью ликовала жизнь — там вершила свои могильные дела смерть.
Молодцов сидел, подставив лицо полынно-горьковатому степному ветру Много нужно претерпеть человеку, чтобы по-настоящему оценить минуты счастья. Да, это были минуты неоценимого счастья — спасены жизни людей, не будут чугунеть их лица, не будут хрипеть и шуршать легкие. Надолго ли, нет ли, но одна схватка со смертью выиграна.
Александр Насибов
МАЙОР РАЗВЕДКИ
Страница I. «В тринадцать лет Маша начала трудовую жизнь, шестнадцатилетней вступила на путь революционерки» («Дочь революции» Журнал «Болгаро-советская дружба» (София), 1964, № 11)
Херсон, год 1916-й. Сравнительно небольшой город на юге России: около 60 тысяч жителей. Но зато несколько тюрем! И самая большая — каторжная, для «политических», заклятых врагов самодержавия
Расположена каторжная тюрьма у въезда в город, на форштадте. Отсюда город как на ладони — видны улицы, сбегающие к широкой реке, ломаные линии причалов, пустынных в это вьюжное декабрьское утро.
Маша долго стояла перед стенами каторжной, прежде чем поборола страх и решилась позвонить у служебного входа мрачной каменной громадины
Бесшумно отворилось смотровое оконце. На девушку уставилась физиономия жандарма.
Маша молча протянула бумагу. Это было прошение. Прочитав его, вахтер отпер дверь.
Несколько минут спустя девушку привели в канцелярию. Здесь Маша ответила на вопросы какого-то чина. Как она узнала о том, что нужна работница в тюремную оранжерею? Боже ты мой, да из газетного объявления! Но и без этого на Привозе, где торгуют розами и хризантемами из этой оранжереи, известны все новости… Что, она слишком молодо выглядит? Пожалуйста, вот метрики — ей уже шестнадцать. А это рекомендация управляющего имением барона Фальц-Файна, где уже не одно лето она выращивает цветы Она очень любит цветы. Господин ротмистр может не сомневаться: она будет старательно работать и на новом месте ею останутся довольны.
