Виктор Егоров - Приключения 1969
Никогда еще не казался шестнадцатилетней Лиде таким долгим ноябрьский день. Пролежала на прелой соломе целую вечность, а небо на горизонте все еще розовело.
Наконец послышался шорох.
— Кто? — тихо спросила Лида.
— Я, — так же тихо ответил из темноты голос.
Лида узнала его — пришел Яков. Подполз ближе:
— Ну как, страшно?
— Страшно, — призналась девушка. — Мышей знаешь сколько! Одна чуть за шиворот не заползла, и крикнуть нельзя.
— Ну, мыши не фашисты! — рассмеялся Яша.
Девушка вынула из кармана, положила перед Яшей завязанный двумя узелками платочек.
— Что это?
— Считай… Зернышки — танки, чешуйки — пушки.
Яша пересчитал содержимое узелка.
— Сколько гонят, гады! — вытряхнул чешуйки, зернышки, вернул девушке платок. Огорчилась:
— Зачем вытряхнул-то?
— А что?
— Съели бы!
Яков вывернул карманы, извлек два завалявшихся кусочка сахару, корку хлеба, протянул виновато:
— Вот… ешь.
Он отполз в другой угол, принялся разглядывать стоявшие на запасных путях эшелоны. У одного из составов прохаживался часовой. На платформах угадывались силуэты каких-то бутылей, ящиков.
Яша вышел на перрон, подбежал к человеку в малиновой фуражке, приглушенно, быстро спросил:
— Не нужны ли господину начальнику смазчики?
— Нужны сцепщики, — так же приглушенно ответил тот.
— Могу быть и сцепщиком, — закончил пароль паренек. — Что передать?
— Семнадцатого… двадцать тридцать ожидается люкс-эшелон. Прибывает новое начальство комендатуры. Эшелон будет сопровождаться конвоем охранных дрезин. Семнадцатого… двадцать тридцать, — повторил человек в малиновой фуражке. — Не перепутаешь?
— Нет.
— Постарайся передать сегодня же!
У станции Дачная оранжевый экспресс с прицепленными сзади багажными вагонами остановился. По путям сновали люди с красными фонарями. К трем загруженным песком платформам подгоняли маневровый толкач-«нефтянку». С унынием обреченного повизгивал его гудок. Своей возможной гибелью балластовый состав должен был предотвратить крушение люкс-эшелона. На запасном пути стояли вооруженные пулеметами автодрезины. На одну закатили даже малокалиберную пушку. У дрезин молчаливо отплясывали продрогшие на ветру солдаты. Ощетинились стволами крупнокалиберных пулеметов багажные вагоны. Два пулемета высунулись из тендера паровоза. Разноголосо прокатилась вдоль состава команда:
— Кайн лихт! Ганц дункель!
Погрузились в абсолютный мрак светившиеся до этого еле приметными синенькими огоньками тамбуры, исчезли световые полоски, заметно окаймлявшие шторы окон. Притихли голоса, будто вымерли разом гудевшие, как осиные гнезда, купе вагонов. Только отсветы попыхивавших сигар и сигарет выхватывали на мгновения из темноты встревоженные лица надменных, чванливых «особ имперской миссии».
Одно из мягких купе занимали двое. В их приглушенных голосах чувствовалась настороженность.
— Кажется, милейший Ричард, ваша «Эдесса» не сулит лавров. Вас пугал рейс морем — сушей он не слаще!
— Меня никогда ничто не пугает, — мрачно отозвался другой. — Просто не пользуюсь оповещенными маршрутами — азбучное правило разведки.
— Горстка зарывшихся, как кроты, фанатиков терроризирует гарнизон — можно подумать, что их целая армия!
— С армией воевать не мудрено — повоюйте с комаром в ноздре!
Рванул паровоз, но тут же, словно опомнившись, затормозил, потянул медленно, крадучись, будто под рельсами забилось болото или разверзлась пропасть.
Третий час лежали под мостиком полотна железной дороги парторг Нерубайского отряда Константин Николаевич Зелинский и командир отделения бывший механик теплохода Иван Иванович Иванов.
То и дело проверяли перегон конные патрули. Проезжая по мостику, заглядывали под него. Но наши люди оказались предусмотрительными: ввернули в шпалы под фермой моста крюки и, заслышав шаги патрулей, подвешивались поясными ремнями; висели, как мухи на потолке, под самым настилом, в тени. Их трудно было заметить даже снизу, а сверху тем более. Тут же висел заплечный мешок с минами и мотком тонкой проволоки. Время от времени Иван Иванович прослушивал найденным у моста длинным болтом путь, как прослушивал когда-то двигатели корабля. Стоило приставить один конец болта к уху, а другой упереть в подошву рельса — и все, что происходило на путях даже в нескольких километрах от мостика, улавливалось. Вот маневрирует «нефтянка». А это тяжелым накатом затарахтели четырехосные вагоны эшелона. Пора закладывать мины.
…Слышно уже настороженное пыхтение «нефтянки», но дело сделано. Скатываются партизаны с насыпи, ползут, разматывая проволоку, в лесопосадки. Как топот «медного всадника», настигает их грохот приближающихся составов. Тяжело ползти по смерзшейся щебенке — в кровь изодраны колени и локти, в легкие врывается уже будто не воздух, а огонь. Но вот, наконец, и противотанковый ров. Иван Иванович надевает рукавицы, захлестывает для верности конец проволоки на руке петлей. Пропускает мимо состав с балластом, паровоз люкс-эшелона и резко дергает проволоку. Степь сотрясает страшной силы взрыв. Кувыркаются в лаве огня вагоны.
Через заросли лесопосадок подрывники уходят. У лаза в катакомбы ждут готовые к схватке с преследователями товарищи.
Командующий войсками Одессы отлично понимал, каким «эхом» отзовется взрыв люкс-эшелона в Бухаресте, и предпринял все, чтобы хоть как-то реабилитироваться. Окружил Нерубайское и Усатово войсками. Раскатывая на машине, до хрипоты приказывал:
— Вытоптать степь, замуровать, засыпать каждую щель, чтобы негде было высунуть и иголки.
Зашаркали солдатские сапоги по скованной морозцем гулкой земле, заиндевелым зарослям березняка и тальника, затарахтели мотоциклы, зафыркали машины, загремели лопатами и ломами саперы. Бороздили, полосовали ночную степь прожекторы, фары, осветительные ракеты. Сжималась цепь карателей…
Готовились к схватке и партизаны: проверяли оружие, подтаскивали к выходам из катакомб боеприпасы. Даже ребята — в шахтах их было четверо — принялись, глядя на взрослых, протирать патроны, заряжать обоймы.
Молодцов с командирами отделений и радистами наблюдал за действиями оккупантов через прикрытый дерезой провал у росшей на склоне балки акации.
По всему чувствовалось: осада будет упорной и длительной. А в планшете у Молодцова лежала заготовленная для Москвы срочная шифровка. Ее нужно было передать в эфир.
