Мария Колесникова - Гадание на иероглифах
Лорку называли душой Испании, ее ароматом. Берзин знал и любил его стихи.
Мадридцы беспечно упиваются своей победой. Но Берзин знал, что опасность не миновала. Германия и Италия тайно вооружают мятежников.
Ларго Кабальеро возглавлял не только правительство, но и военное министерство. Навстречу Берзину поднялся господин с холеным аристократическим лицом и любопытно-внимательным взглядом. Берзин по привычке мысленно делал быстрые выводы. Самоуверен. С повадками диктатора. Сквозь любопытство проглядывает снисходительное высокомерие — а ну, мол, что за птица этот «красный» советник? После краткого официального приветствия премьер-министр неестественно громко и безапелляционно заявил, что республика многого ждет от советского военного советника.
Берзин попытался выяснить, есть ли у правительства какая-нибудь определенная программа борьбы с фалангистами. Но получил довольно туманный ответ: мол, правительство будет вести борьбу до тех пор, пока в его руках останется хотя бы пядь земли. Ответ не удовлетворил Берзина. Он почувствовал внутреннее раздражение и разочарование — вместо серьезного разговора напыщенные фразы!
Зато он как-то сразу сошелся с начальником генерального штаба подполковником Висенте Рохо. Крепко скроенный, с умным «профессорским» лицом, он просто и дружелюбно воспринял знакомство с Берзиным. Берзин владел немецким, Рохо — тоже, и они сразу же разговорились о положении на фронтах. Рохо действительно оказался профессором Военной академии в Толедо, читал историю военного искусства. До войны служил в ударной бригаде в Марокко. С началом мятежа тут же перешел на сторону республиканцев. Его рабочий кабинет был обставлен с предельной простотой: большой стол с набором телефонных аппаратов, два кресла, обитых коричневой кожей. На стене рельефная карта Мадрида.
С первых же дней Берзин убедился в том, что никакой армии пока не существует и надо начинать все, как говорится, с нуля. С чего же начинать? Как из этих стихийных отрядов, состоявших из самых разных по своим политическим взглядам и убеждениям людей, организовать крепкую, боеспособную армию?
Он собрал в памяти весь известный ему опыт гражданской войны. Партизанские отряды Блюхера, политические комиссары у Чапаева… Да и сам он был у Блюхера на Дальнем Востоке заместителем. «Нужно начать именно с этого — ввести в отрядах институт политических комиссаров, которые будут правильно ориентировать людей в данной обстановке, приучать их к строгой дисциплине».
Берзин доложил о своем плане подполковнику Рохо. Тот одобрил такое начинание, но сказал, что это предложение должен утвердить Кабальеро.
Шли дни, а военный министр не говорил ни «да», ни «нет». Рохо пожимал плечами: мол, Кабальеро окружил себя офицерами и генералами бывшей королевской армии, которые явно мешают созданию армии народной. Сам военный министр очень самолюбив и ревниво относится ко всяким предложениям.
Рохо явно осуждал Кабальеро. Офицер старой армии, он был за республику и охотно сотрудничал с коммунистами. Но ему, военному теоретику, не хватало практического опыта.
Что мог сделать в таких условиях Берзин? Положение советника было очень щекотливым, он не имел права настаивать. Он мог лишь очень деликатно советовать.
В Испанию из всех стран Европы прибывали добровольцы. Им было разрешено собираться в старинном городке Альбасэте неподалеку от Валенсии. Они рвались в бой, но Кабальеро не разрешал им создавать бригады и участвовать в событиях, считая, что все они коммунисты и это даст повод Франко открыто использовать помощь Германии и Италии.
Берзин побывал в отрядах так называемой народной армии и поразился полной неразберихе. Отряды были организованы по принципу партийной и профсоюзной принадлежности. Отряды коммунистов, республиканцев, анархистов. Каждый отряд подчинялся лишь приказам своего командира. Только пятый полк, которым командовал коммунист Энрике Листер, был образцом организованности и дисциплины. Сюда принимали всех, кто хотел сражаться с фашистами. Молодой, плечистый, с черными атласными бровями и живым, лукавым взглядом прищуренных глаз, Энрике пользовался всеобщей любовью и уважением. Очень доступный, любящий шутку и в то же время умеющий быть официальным, он совмещал в себе и командира, и политического комиссара. Энрике хорошо говорил по-русски. В одну из рекогносцировочных поездок он кратко рассказал Берзину о себе.
Сын каменотеса и сам каменотес. Изъездил полсвета в поисках работы. Участвовал в астурийском восстании в 1934 году. А перед этим отсидел четыре года в тюрьме за революционную деятельность. После расстрела астурийского восстания рабочих убежал от жандармов в Советский Союз. Был проходчиком на строительстве московского метро. В клубе Осовиахима обучался военному делу. «Счастливое было время!» — закончил он со вздохом.
Они ездили тогда в Толедо. Разведчики его полка донесли, что фашисты окопались по реке Тахо со стороны Португалии, вероятно, метят захватить Толедо и оттуда двинуть на Мадрид. От Толедо до Мадрида всего 70 километров по ровной местности.
Их машина, словно стрела, со свистом мчалась по асфальтированному шоссе. Дорога делила надвое широкую, плоскую долину с редкими поселками. На западе лиловели Толедские горы и хребты Сьерры-де-Гредос.
— Обратите внимание на местность — зацепиться не за что. Если фашисты прорвутся к Толедо, им рукой подать до Мадрида, — говорил Энрике Берзину, и в его голосе была неподдельная тревога.
— Почему мадридцы так беспечно относятся к событиям? — поинтересовался Берзин.
— Наверное, потому, что испанцы по-настоящему никогда не воевали, если не считать народной войны 1808 года против Наполеона. Народ собирался в стихийные дружины и с остатками разбитой королевской армии гнал врага. Это народное движение получило название «герильи». Анархисты и сейчас ратуют за такие вольные дружины, а регулярная армия, мол, буржуазный пережиток. Дисциплина ограничивает мужество и чувства революционера.
Листер помолчал, потом задумчиво продолжал:
— В правительстве много предательства, а наша интеллигенция слишком тугодумна. Она любит все обсуждать, упиваясь собственным красноречием, но совершенно неспособна возглавить серьезную борьбу в решительные моменты истории.
Толедо был вознесен над долиной, как на пьедестал, на крутой каменистый холм. По древнему каменному виадуку, построенному еще римлянами, переехали реку Тахо, глубоко зажатую в узком ущелье, и через массивные ворота, оставшиеся от арабских завоевателей, въехали в город.
