Ольга Шалацкая - Киевские крокодилы
— Если эта компания появится еще когда-либо — за окно выброшу.
— Я помогу вам первый.
Анюта, Варя и Надя также сидели за столом.
— Что, с новым годом научилась по-новому обдирать людей? — обратился Валентинов к первой.
— Когда вы станете с уважением относиться к женщине, — ответила Анюта.
Валентинов налил в рюмку вина и поставил перед Варей.
— Я не пью, — оттолкнула девушка.
Что ты, Варя, ром не пьешь,
Аль любить меня не хошь,
Чем я мальчик не хорош,
— запел Валентинов фальцетом.
Варя незаметно переглянулась с Виктором Головковым и встала из-за стола.
Расставили столы; появился кавказский купец Кизиль-баш, еще два-три господина и вся компания засела за карты.
Девицы удалились в будуар хозяйки, служащий также дамской уборной. Они скучали без мужского общества.
VI
Лида, окруженная зеленью, сидела в гостиной, куда по приказанию Балабановой ей подали чай. Молодая девушка выпила одну чашку и хотела удалиться в отдельную комнату и только выжидала удобного случая сказать об этом хозяйке. «Зачем я здесь сижу?» — думала она.
Балабанова, постояв около игроков, прошла в зал, где расхаживал Сысоенко, внимательно приглядывавшийся к сидящей как раз против дверей Лидии.
— Отчего вы не играете в карты? — сказала Балабанова, присаживаясь на стул и думая повести разговор относительно Недригайловой. — Состав дам у меня сегодня неинтересный.
— А вон краля?… — спросил он, подмигивая бровями в сторону Лиды.
— Моя дальняя родственница, — ответила хозяйка.
— У тебя все того… родственницы.
— А вам что, нравится?
— Я ведь, кажется, просил вас насчет того… знакомства. Оно бы подходящее… с кралечкой…
— И что вы, Ферапонт Григорьич! Надо сообразоваться с обстоятельствами: способны ли вы заинтересовать собой порядочную молоденькую девушку? За ней надо поухаживать, суметь в ней чувство разбудить, а вы, при вашем затруднительном словопроизношении, хорошо говорить не можете. Кстати, я давно собиралась спросить у вас, отчего вы имеете этот недостаток?…
— Испуган в детстве был… Цыган того… курень поджег… и я… того… испугался… Тятенька ранее арендовали землю, сады также снимали у графа Потоцкого, разную фрукту продавали. Раз тятенька поймал цыганскую лошадь в поле и загнал, а цыган того… из мести и зажег курень, где мы проживали летом… Я испугался и с тех пор стал заикаться в речи… В Одессу возили лечить и того… не помогло.
— Как же вы в думе произносите целые речи?
— Оно… того… можно, по вдохновению… гражданский долг… — произнес Сысоенко, — Татьяна Ивановна! Ну как же насчет того?… — сказал он немного спустя.
— Что? — не поняла его Балабанова.
— Знакомства с барышней, — и он указал на Лидию.
— Странный человек! Я же вам говорю, что вы не можете ей нравиться. Хорошо, я представлю вас, но только ничего из этого не может выйти.
— А ежели того… мошной тряхнуть?.. За деньги отца родного купишь.
Ферапонт Григорьевич взялся руками за свои огромные уши, напоминающие Мидасовы, потрепал их и вымолвил:
— Бриллиантовые подвески… тебе… Хошь?
— Положительно невозможно! — с негодованием произнесла Балабанова, шумно вставая с места и, казалось, даже самое платье ее зашуршало негодующе.
Они прошли в гостиную к Лиде.
— Вы утомлены, дитя мое?
— Да, я хотела просить вас, нельзя ли мне удалиться в более уединенную комнату, — сказала та, вставая.
— Идем!
Балабанова обняла ее за талию и повела в свою спальню, как раз мимо сидящего у дверей Ферапонта Григорьевича с налившимися кровью глазами и побагровевшим лицом.
Легкое шерстяное платье Лидии коснулось даже его колен.
— Если хотите, я познакомлю вас с одной очень интересной дамой, женой чиновника, которой вы можете понравиться. А девушки, знаете, непостоянны, легкомысленны, что ввиду вашего семейного положения неудобно, — говорила Балабанова, возвратившись к покинутому собеседнику.
— Оно… того… хороши и дамы ваши. Вон Анна Васильевна мне письмо в думу прислала с угрозами: жене расскажу…
— Анюта нервная, капризная и тоже неподходящая партия для вас. Она свободна как ветер; та же чиновница совсем другое дело; семейное положение ее сходно с вашим, но, одним словом, она дорожит своей репутацией. Собой очень недурна.
В дверях показался Сапрыкин.
Балабанова несколько удивилась: вечерние визиты фактора предвещали всегда что-либо экстренное.
Сысоенко отправился к игрокам, а Татьяна Ивановна с Сапрыкиным вошла в гостиную, где никого не было.
— Пришел сообщить вам о результате свидания с американцем. Предлагает пятьсот долларов за двух деток в возрасте от 3 до 7 лет, мальчика и девочку, красивых, хорошо сложенных, интеллигентных родителей. Мальчик предназначается в эквилибристы цирка, а девочка для татуировки. Представить в течение трех дней, — конфиденциально вымолвил Сапрыкин.
— Неужели это трудно?.. Столько несчастных детей и девать их некуда. Каждый день в газетах пишут о подкидышах. Наконец, просто взять и увести с улицы от няни.
— Если бы летом, то можно приглядеть в скверах и любых выбрать. Няни не очень внимательно смотрят, тем более подослать кавалера к ней, отвлечь внимание, но зимой трудно: по домам не пойдешь, а на улицах встречаются одни оборвыши. Заработка же упускать не следует.
— Я отыщу в течение этих дней, посещу родильный приют. У меня есть знакомая акушерка. Она держит несколько воспитанников и воспитанниц, интеллигентных конечно.
— Вы, Татьяна Ивановна, гений. Я всегда это сознавал…
Балабанову отозвали зачем-то и она скрылась.
В одной из отдаленных комнат, так называемом кабинете Виктора, рыдала Лида. С девушкой сделалась истерика. Алексеевна сняла с нее лиф и примачивала виски одеколоном.
— Чем же я могу помочь? — пожала плечами Балабанова. — Я не доктор. Пусть девчонка передурит. Нечего особенно с ней церемониться: не нравится ей у меня — пусть идет работать в дом трудолюбия или в прорубь. Я ведь не держу насильно. — Поди ты, Варя, поговори с ней, обратилась она к блондинке, стоявшей около стула Виктора и внимательно следившей за игрой.
Варе сделалось жаль плачущую Лидию; она отослала Алексеевну, а сама присела на постель возле девушки и нежно заговорила.
— Что с вами, дорогая? Я слышала — у вас было горе: мама умерла? Что ж делать! На свете все горе, и сквозь смех горе бывает. Иногда смеешься, а слезы просятся на глаза. Приходите ко мне. Я вам все расскажу, всю свою жизнь, объясню вам многое, чего, быть может, вы и не понимаете. Я квартирую в гостинице «Австрия». Мы поговорим по душе. Я тоже осталась сиротой, ничего не понимала тогда.
