Густав Эмар - Росас
— Я?
— Вот доказательство этого! — сказал дон Мигель, указывая ему на разбросанные листы бумаги, на которых имя доньи Эрмосы было написано более сотни раз вдоль, вкось и поперек.
— Ах! — сказал, краснея, дон Луис и попытался спрятать бумаги.
— Нет, — возразил молодой человек, беря у дона Луиса из рук бумаги и бросая их в огонь. — Вот что следует сделать с ними!
— Я согласен с тобой, — произнес дон Луис, — но теперь я немедленно хочу вернуться в Барракас.
— Я понимаю это желание.
— Я исполню его.
— На этот раз, нет.
— Кто же мне помешает?
— Я!
— О, кабальеро, это значит слишком злоупотреблять дружбой!
— Если вы так думаете, сеньор Бельграно, то ничего нет проще…
— Что?
— Вы можете, когда вам угодно вернуться в Барракас, только я должен вас предупредить, что, когда вы прибудете туда, моей кузины там уже не будет.
— Мигель, ради Бога, не делай меня еще более несчастным, чем я уже есть на самом деле, я не знаю, что говорю!
— Хорошо, теперь, когда ты становишься благоразумным, будем продолжать. Послушай, что произошло.
Дон Мигель рассказал своему другу о событиях предшествующей ночи, не забывая и вторжение генерала Л аваля.
— Правда, я не могу вернуться в Барракас, не компрометируя ее! — проговорил с отчаянием дон Луис.
— Ты говоришь как разумный человек, Луис. Сейчас единственное средство спасти Эрмосу — это держаться тебе подальше от Росаса, так как, предполагая даже, что я смогу освободить ее от доносов масоркерос или от жестоких мер тирана, от нее самой я не смогу ее спасти, если она будет знать, что ты подвергаешься опасности.
— Что же делать, Мигель, что делать?
Отказаться видеть ее в течение нескольких дней.
— Невозможно!
— Иначе ты погубишь ее.
— Я?
— Ты!
— О! Я же не могу.
— Тогда ты не любишь ее!
— Я не люблю ее! — вскричал он, негодующим голосом. — О, Боже мой, Боже мой! — И дон Луис закрыл свое лицо руками.
Наступило молчание.
Наконец, дон Луис поднял голову.
— Довольно унывать! — вскричал он, тряхнув головой. — Что по-твоему я должен делать, Мигель? — прибавил он спокойным тоном.
— Прожить несколько дней, не видя Эрмосы.
— Пусть будет так.
— Если политические события сложатся так, как мы желаем, тогда говорить нечего.
— Конечно.
— Если, наоборот, они будут для нас неблагоприятны, тогда ты эмигрируешь.
— Один?
— Нет, не один.
— Эрмоса будет меня сопровождать? Ты думаешь, что она согласиться последовать за мной?
— Я в этом уверен, и не только она, но и некоторые другие твои знакомые.
— Ты прав, Мигель, уедем за границу; воздух нашего отечества губителен для нас.
— Несмотря на это, тебе все же надо дышать им до тех пор, пока все не кончится так или иначе.
— Но если это будет продолжаться долгое?
— Это невозможно.
— Однако может случиться задержка в операциях Лава-ля, и тогда…
— Тогда все будет потеряно, малейшее промедление погубит Лаваля.
— Но нет, мой друг, еще не все будет потеряно, впрочем, Лаваль придет, может быть, дня через два или три.
— Я знаю, что многие разделяют эту надежду, но у меня ее, нет и я имею на это тысячу причин, поверь мне, все зависит от случая.
— Если предположить, что война затянется, то как же я буду жить без Эрмосы?
— Ты увидишься с нею, но не в Барракасе.
— Могу я войти на одну минуту, мои дорогие и уважаемые ученики? — спросил дон Кандидо, просовывая верхушку своего белого колпака в дверь.
— Войдите, мой дорогой и уважаемый учитель! — отвечал дон Мигель.
— Новость, Мигель, событие, такая вещь…
— Сделайте милость, скажите все сразу, сеньор дон Кандидо.
— Вот в чем дело! Я прогуливался под навесом, так как это облегчает мою головную боль, от которой я сейчас страдаю, прогуливался и прикладывал апельсинные корки: надо вам сказать, что апельсинные корки, приклеенные к вискам, сообщают моему организму способность…
— Излечивать вас, делая других больными. В чем же дело? — нетерпеливо вскричал молодой человек.
— Я подхожу к сути дела.
— Подходите сразу, во имя всех святых!
— Подхожу, пылкая голова! Итак, я сказал уже, что прогуливался под навесом, как вдруг услышал, что кто-то остановился у дверей. Беспокойный, нерешительный, встревоженный я подошел и спросил, кто там. Я был уверен в правдивости ответа и потому отворил дверь. Как ты думаешь, кто это был, Мигель?
— Не знаю, но хотел бы, чтобы это был дьявол!
— Нет, это был не дьявол, нет! Это был Тонильо, твой любящий, верный Тон…
— Тонильо здесь?
— Да, под навесом. Он говорит, что хочет видеть тебя.
— Кончите ли вы, тысячу чертей? — вскричал дон Мигель, бросаясь вон из кабинета.
— Что за характер! Послушай, Луис, ты кажешься мне более разумным, необходимо, чтобы…
— Сеньор, будьте любезны, оставьте меня в покое!
— Ay! Malo!7 Ты таков же, как и твой друг. На что рассчитываете вы, безумные молодые люди, когда вы бешено несетесь по бурной стремнине?
— Мы рассчитываем на то, что вы оставите нас на минуту одних, сеньор дон Кандидо! — отвечал дон Мигель, входя в кабинет.
— Нам угрожает какая-нибудь опасность? — боязливо спросил профессор.
— Решительно никакой, это частные дела между Луисом и мной.
— Но сегодня мы образуем одно неразрывное тело!
— Ничего, мы его моментально разделим. Сделайте одолжение, оставьте нас одних!
— Оставайтесь! — произнес старик, простирая свои руки к молодым людям, и величественно покинул кабинет.
— Наши дела осложняются, Луис!
— Что такое?
— Кое-что относительно Эрмосы.
— А!
— Да, Эрмосы! Она известила меня через Тонильо, которого я послал в Барракас перед тем, как отправиться сюда, что через час у нее будет полиция с обыском.
— Что делать, Мигель? Я побегу в Барракас.
— Луис, — произнес Мигель таким твердым тоном, который охладил пыл молодого человека, — не следует совершать необдуманных поступков: я слишком люблю свою кузину и не могу допустить, чтобы кто бы то ни было причинил ей неприятность.
— Но ведь по моей вине эта сеньора подвергается теперь неприятностям. Я — кабальеро, я должен ее защищать! — сказал сухо дон Луис.
— Не будем поступать опрометчиво, — отвечал спокойно Мигель, — если бы дело шло о том, чтобы защищать ее со шпагой в руке от одного или даже двух человек, я бы предоставил тебе возможность действовать по твоему усмотрению. Но ведь теперь мы имеем дело с тираном и всеми его палачами, а против этих негодяев мужество бессильно — твое присутствие дало бы улики против Эрмосы, и я не мог бы спасти ни головы, ни спокойствия своей кузины.
