Леонтий Раковский - Константин Заслонов
Константин Сергеевич сидел, стараясь казаться спокойным. С безразличным видом смотрел в окно на пробегавшие мимо маневровые паровозы.
Сейчас там, у шефа, решалась судьба его дела. Рушится заслоновский план или нет? Своя личная судьба его не волновала. Не арест пугал его, а то, что, в случае ареста, он не сможет выполнить своего слова, данного партии и правительству.
Манш вернулся от шефа очень скоро.
— Прошу вас, господин Заслонов! — позвал он, широко открывая дверь из нарядческой.
Константин Сергеевич не спеша шел вслед за ним по коридору. Вошли в кабинет шефа. За большим письменным столом сидел человек лет тридцати пяти, типичный немец: белокурый, с голубыми глазами.
— Вы начальник депо Орша, инженер Сацлоноф? — спросил он, с любопытством глядя на Заслонова.
Константин Сергеевич без перевода понял вопрос:
— Я, я.
Шеф чуть повеселел: он принял это русское «я» за немецкое «да».
— Вы говорите по-немецки?
— Очень немного. Лучше будет — через переводчика. — посмотрел Константин Сергеевич на Манша.
Шеф продолжал кидать вопросы:
— Вы коммунист?
— Я беспартийный.
— Вы отлично работали у большевиков.
— Я не умею плохо работать.
— Вы получили даже награду? Крест…
Заслонов чуть улыбнулся.
— Я награжден медалью.
— Всё равно. Значит, вы большевик?
«Так я и признаюсь тебе, что большевик!»
— Медалью за т р у д о в о е отличие, — подчеркнул Константин Сергеевич.
Манш, склонив голову, что-то быстро заговорил. Можно было догадаться, что речь шла не только о медали.
— А зачем же вы всё из депо вывезли? — колол Заслонова взглядом шеф.
— Я выполнял приказ. Как же я мог не вывозить?.. Само депо ведь цело!
— Но вы увезли из депо все станки!
— А разве в Германии нет станков? Говорят, немецкие инструменты и станки лучше наших… — попробовал отговориться лестью Заслонов.
Манш, видимо, очень довольный ответами своего бывшего начальника, переводил, захлебываясь.
Заслонов смотрел в окно. Всё это было похоже на очень трудный экзамен. Думал: «Кажется, не провалился… Спросит ли еще что-либо эта фашистская кишка?»
Выслушав переводчика, шеф минуту раздумывал. Потом еще раз пытливо оглядел Заслонова.
Невысокий, крепкий человек с неторопливыми движениями и спокойными карими глазами внушал ему уважение.
Почти сходившиеся у переносья черные брови говорили о том, что этот человек решителен.
«Его портит нелепая русская борода и слишком скверный костюм. Но повелевать он способен!»
— Я назначаю вас в угольный склад, — быстро сказал шеф.
«Отвалил, — нечего сказать! Это он по одежке встречает… Угольный склад… На худой конец возьмем и это, но надо поддержать престиж советского инженера»!
— Благодарите шефа, Генрих Густавович, но я не буду… Поищу другой работы: я ведь инженер.
Эти две фразы Манш переводил что-то очень долго.
Когда Манш окончил говорить, шеф чуть сощурил глаза и сказал:
— Хорошо. Господин Сацлоноф, назначаю вас начальником русских паровозных бригад. Завтра явитесь на работу!
Он встал, показывая, что разговор окончен.
Заслонов поклонился и вышел. Манш остался в кабинете шефа.
Константин Сергеевич шел и ликовал: «Теперь мы тут рубанем!»
V
В эту ночь Заслонову не спалось. Он лежал и думал.
Сегодня он начнет работать в депо. Константин Сергеевич обдумывал свою будущую роль. С одной стороны, надо держать себя так, чтобы не возбудить подозрений. Несмотря на любезность Манша, за каждым шагом нового начальника паровозных бригад будут зорко следить десятки глаз.
А с другой, — душа рвется к борьбе с врагом. Руки чешутся — мстить, мстить и мстить фашистам!
Но прежде чем он найдет способ, как удобнее и действеннее вредить врагу, надо подобрать людей. Всех, кого знал раньше, надо пересмотреть заново: не доверять своим прежним представлениям о них. «Протереть его наждачком!»
«Нужно действовать крайне осмотрительно, не спеша, но всё-таки нужно торопиться. Дорог каждый час, дорога каждая минута. Надо помочь Красной Армии: ведь железнодорожник — родной ее брат! Надо сделать так, чтобы сорвать, застопорить этот непрерывный бег фашистских поездов, — тех, что день и ночь мчатся на восток, тех, что везут на фронт под Москву солдат в грязно-зеленых шинелях, длинноствольные пушки и неуклюжие громады танков с черными пауками на бортах.
Под откос их!»
С такими мыслями лежать было невмочь.
Заслонов пришел в нарядческую раньше всех. Оказывается, для него уже было приготовлено место: посреди двух нарядческих столов стоял третий.
Следом за Константином Сергеевичем пришел на работу Штукель. Сегодня Штукель сразу узнал Заслонова, первым ему поклонился и назвал: «господин Заслонов».
Пришел и фриц. Он изобразил на своей унылой физиономии некоторое подобие улыбки и отрекомендовался: «Фрейтаг»[3].
Глядя на него. Заслонов невольно вспомнил белорусскую поговорку: «Сморщился, как худая пятница».
«Вот уж действительно по шерсти и кличка!»
День начался.
В нарядческую входили немецкие и русские паровозники. Фашисты были вооружены карабинами или пистолетами.
Русские бригады — старые знакомцы Заслонова, — неожиданно увидев его тут, не знали, что́ и подумать и как себя с ним держать.
Первое, что ясно отражалось на лице каждого при виде дяди Кости, была радость, смешанная с удивлением. Но это длилось только короткий миг. Удивление так и оставалось, а радость быстро уступала место презрению, насмешке, которая вспыхивала в глазах, а у более молодых и непосредственных — прямой ненависти.
Константин Сергеевич Заслонов, их ТЧ, их дядя Костя которого они так уважали и любили, Заслонов-патриот работает у фашистов! Сидит рядом с презренным предателем Штукелем!
О том, что Заслонов вернулся в Оршу, что кто-то видел его на улице, уже говорили в нарядческой.
Выходило так, что фактически каждый из них пока что работал на врагов. Но они работали не по своей воле, а по принуждению, присланные в депо из концентрационного лагеря, откуда всех железнодорожников отправляли по месту прежней работы. Они терзались тем, что вынуждены тут работать, презирали себя, но люто ненавидели фашистов и только ждали удобного случая, чтобы посчитаться с врагом.
Но в их представлении Заслонов ни в коем случае не мог остаться у фашистов. Значит, он добровольно перешел к врагу.
