Арсений Малинский - Линия перемены дат
9. ОТКРЫТЫМИ ГЛАЗАМИ
Федора провожали на военную службу в позапрошлом году. На вокзале отец, держа рослого сына за плечи, привлек его к себе и поцеловал в чистый высокий лоб. Федор неловко согнулся и, уткнувшись лицом в отцовские медали, неожиданно почувствовал себя совсем маленьким мальчишкой, не всегда послушным, не всегда аккуратным и внимательным к родным… А вот теперь он уезжает. В эту минуту совсем забылось, что он давно уже взрослый парень, что рядом ожидает своей минуты черноглазая Нина… Федор не мог оторвать лица от отцовской груди. Почему-то повлажнели глаза, и юноша почувствовал: вот сейчас он зашмыгает носом.
А отец все гладил его заранее остриженную по-солдатски голову.
— Будет, Федя. — Решительно, незнакомым суровым голосом оборвал всхлипывающую мать и немного торжественно сказал: — Сынок, помни: мой брат и твой тезка Федор Иванкевич погиб, защищая родную Беларусь. Твой отец потерял ногу, очищая Севастополь от фашистов. Ты еще мало знаешь жизнь, сынок, хотя и видел горе в раннем детстве. Военная служба — это большая школа. Особенно морская. Помнишь севастопольцев? Служи честно. Прислушивайся к советам старших. Услышишь умное слово или совет — запоминай. Это будет твой капитал. Ему цены нет… Присматривайся ко всему, все примечай. Словом, живи с открытыми глазами. Служи так, чтобы никто не сказал мне: матрос Федор Иванкевич плохо служит, не по присяге.
Одноногий колхозный пасечник гордился, что сына призвали на флот. Федя рос подвижным, крепким, немного шаловливым мальчуганом. Отец побаивался: как бы эта шаловливость не привела к неприятностям на военной службе.
Протяжно прогудев, унес паровоз состав от маленькой станции, окруженной березами. Сутки, другие, третьи отстукивали колеса километры. Пятые, шестые, седьмые… Потянулись нескончаемые сибирские просторы. На станциях и полустанках, во многих местах прямо у путей толпились палатки, дымили походные кухни. Мелькали молодые загорелые лица. Призывники угадывали по особенностям одежды — из какого района Родины пришли в Сибирь их сверстники, на целину. А поезд все шел вперед, и каждый следующий день не был похож на предыдущий. Пронеслись тоннели Прибайкалья, и вот уже, властно удерживая эшелон у своего берега, долго сопровождала молодежь красавица-Шилка.
Федору казалось, что именно вот здесь много лет назад шел, пробираясь сквозь чащу к Байкалу, с израненными ногами, котомкой за плечами и ненавистью в Сердце молодой беглец-каторжник. Шел, чтобы обрушить всю силу своего гнева на прогнивший строй, превративший эту благословенную для земледельца землю в огромную каторгу.
Эй, баргузин, пошевеливай вал,
Слышатся грома раскаты…
…Песенная земля. Широкий, как море, Амур. Плодородные степи Приморья. И вот уже справа заискрилось, зарябило море. Остаток пути от Угольной призывники больше не отрывали от него глаз. Федор, да и многие другие ребята в эшелоне никогда не видели моря. Раньше оно мерещилось им во сне, улыбалось или грозно ревело со страниц книг и заставляло биться мальчишечьи сердца при виде матроса-отпускника, небрежной походкой, вразвалку, идущего по улице. Ведь они не знали, что так матросы ходят только в отпуску! Не знали они и того, что перед ними был всего-навсего Амурский залив, мало посещаемый боевыми кораблями. Что за беда. Они были уже в плену у моря…
Опасения Иванкевича-старшего были напрасными. С первых же дней службы в школе учебного отряда на Зеленом острове Федор и его сверстники попали в твердые, умелые руки, не отпускавшие их в течение всего, до отказа уплотненного дня. Такие приучат к порядку!
Природную живость парня подметили командиры. Как-то в бане старшина смены оценивающим взглядом пробежал по крепко сбитой фигуре молодого колхозника и заметил:
— Вам бы неплохо заниматься боксом, Иванкевич. Уверен, у вас получится. — Старшина сам имел второй спортивный разряд и был большим энтузиастом бокса. Федор неопределенно согласился со старшиной. Он никогда не видел ни тренировок, ни состязаний по боксу. В ближайшее воскресенье старшина повел молодого матроса в спортзал отряда. Так началось Федино увлечение боксом. Оно не помешало юноше успешно окончить курс обучения в школе.
К большой радости молодой матрос получил назначение на сторожевой корабль «Шквал», только что спущенный со стапелей Молодежного города. Было чему радоваться: корабль представлял собой последнее достижение отечественной техники. Жаль только — его дружок по смене, Алеша Перевозчиков, был назначен в береговую часть. А они так хотели продолжать службу вместе до конца. У Алеши не было родных, и друзья, иногда вспоминая прошедшую жизнь, так и рассчитывали: кончим службу, поедем к старикам Федора, а оттуда, прихватив сестренку, махнем куда-нибудь в Сибирь или на Север, на стройки. Застенчивый Алеша был в учебе способней Федора, но общительный Иванкевич казался значительно опытней своего друга, не умевшего иногда разбираться в простых житейских делах.
В короткой военной биографии матроса Иванкевича была одна запятая, которую он с удовольствием забыл бы, если бы о ней не вспоминали другие, — и гораздо чаще, чем ему хотелось. Случилось это во время первого их увольнения в город. Побродив по широким ровным проспектам, вдосталь наглазевшись на витрины магазинов и — что греха таить — на прохожих девчат, молодые матросы отправились на берег реки. С обрыва хорошо был виден завод, где стояли их корабли. Пробыв уже целую неделю на корабле, каждый из юношей в душе считал себя испытанным моряком, для которого корабль — дом родной. А разве спутаешь свой дом с чужим? И вот, глядя на красавцев-сторожевиков, выстроившихся в одну шеренгу у стенки, он начал спорить с Рубеном Айвазяном, учеником-гидроакустиком с «Вихря». Сторожевики стояли тесно прижавшись друг к другу и казались удивительно одинаковыми. Да так оно и было.
— Вон твой «Шквал», — сказал Айвазян.
— Где, где? — осведомился Федор. — Ничего подобного. Это «Гроза».
— Вот тебе раз! «Гроза» стоит между «Бураном» и «Штормом», — возразил Айвазян. — Ты уже столько пробыл на корабле и ничего не запомнил…
Справедливости ради надо заметить, что сначала Айвазян хотел сказать: «Целую неделю пробыл», но, покосившись на неопределенных лет даму, с интересом слушавшую их спор, счел неудобным показывать, что они оба молодые матросы. Федор открыл рот и начал было перечисление названий кораблей, когда сзади друзья услышали строгий голос:
— Товарищи матросы, прошу следовать за мной.
Это был лейтенант Тобоев, командир боевой части со «Шквала». На рукаве офицерского кителя краснела повязка начальника комендантского патруля. Смуглая кожа лейтенанта почернела от гнева. Когда Айвазян заикнулся, чтобы осведомиться: почему они должны следовать в комендатуру, офицер сказал:
