Исай Калашников - Повести
Пришли Зыков и Баторов. Вместе с ними в помещение проскользнул ветер, воровато перебрал сухо прошелестевшие плакаты. Зыков облапил своими ручищами печку, буркнул:
— Холодная, как разлюбившая возлюбленная. Пойду поищу дровишек.
Он принес сухих березовых поленьев. Тяга в печке была хорошая, пламя весело загудело; дрова потрескивали, пощелкивали; из открытой дверцы выплеснулся и лег на пол теплый оранжевый свет.
Приехал прокурор. Крупный, в просторном брезентовом дождевике, он сел к печке и почти всю ее заслонил собою. Ни к кому в отдельности не обращаясь, спросил:
— Курево есть?
Баторов подал ему сигареты. Прокурор выкатил из печки алый уголек, прикурил и с наслаждением затянулся. Глядя на него, Алексей Антонович впервые пожалел, что не курит.
— Минькову я отправил в больницу, на экспертизу, — сказал прокурор. — Сейчас сам туда поеду. Вы, Зыков, подойдете позднее. А пока вместе пораскиньте мозгами. К сожалению, послезавтра, — он посмотрел на часы, — теперь уже завтра, я должен ехать в город, на совещание. Есть в городе и другие неотложные дела. Так что…
Не договорив, прокурор поднял взгляд на Зыкова. Алексею Антоновичу показалось, что он догадывается, о чем сейчас думает Борис Андреевич. Дело-то вон какое, а Зыков — человек в работе, можно сказать, не испытанный. Правда, был слух, что в городе Зыкова ценили. Но слухи они есть слухи.
— Не беспокойтесь, Борис Андреевич, — сказал Алексей Антонович. — Все сделаем как полагается.
— Я не беспокоюсь, — прокурор поднялся. — Вы, Алексей Антонович, не новичок, вас учить не надо. Да и ребята, думаю, понимают обстановку. Действуйте.
Прокурор ушел.
Алексей Антонович только теперь сообразил, что означали слова Бориса Андреевича. Формально все нити расследования должен держать в руках Зыков. Но фактическая ответственность ложится прежде всего на него, Алексея Антоновича. Понял ли это Зыков? Впрочем, какая разница…
Пламя металось и билось о своды печки. Алексею Антоновичу захотелось придвинуться со стулом к печке, погреть ноющие колени, но он преодолел это желание, сел за стол, положил перед собой лист бумаги и авторучку.
— Приступим к делу. — Ему казалось, что Зыков и Баторов подойдут и сядут рядом, но ни тот, ни другой не пошевелились, как завороженные смотрели на огонь. — Приступим к делу, — суше и строже повторил он. — Вырисовывается следующая картина. Степан Миньков и его жена возвращаются домой, прошу обратить внимание, обычным для них путем — по тропе через пустырь. Единственное место, более или менее освещенное, — у ручья. Именно здесь и прогремел выстрел. — Алексей Антонович успел побывать у ручья и теперь быстро, уверенно набросал схему местности, показал Зыкову. — Так? Напрашивается вывод: убийца знал, что Миньковы пойдут по тропе, поджидал их у заранее выбранного места. Теперь вопрос — убийца попал в Веру Михайловну преднамеренно или целил в Минькова, но промахнулся?
Баторов принялся ворочать кочергой поленья. Отсветы жаркого пламени ходили по его скуластому узкоглазому лицу. Воротник рубашки измялся, пижонский галстук сполз вбок, — черт знает что такое! Зыков удобно привалился к стене, прикрыл глаза, по его лицу, детски розовому, безмятежному, нельзя было понять, о чем он думает. И думает ли вообще, может быть, опять дремлет и видит хороший сон.
— Что вы на это скажете? — спросил он.
Зыков пошевелился, открыл глаза, вяло проговорил:
— В кого стреляли — действительно важный вопрос. Но его умозрительно не решишь.
— А я считаю, мы должны принять за основу предположение — стреляли в Минькова.
— Почему?
— Да потому, что Вера Михайловна была человеком безобидным. Поступками, действиями, обращением с людьми она просто не могла вызвать ненависть к себе. Иное дело Степан Миньков. Борьбой с браконьерами, неподкупностью, принципиальностью он нажил немало врагов.
— А-а, — неопределенно протянул Зыков. — Я думал, у вас есть какие-то факты. Предположения могут быть верными, но могут быть и абсолютно неверными.
— У меня есть вопрос, — подал голос Баторов. — Вы считаете, стрелял кто-то из браконьеров, то есть из охотников?
— Совершенно верно.
— Здешние охотники, Алексей Антонович, как я знаю, бьют белку в глаз. Так промахнуться… Что-то непонятно.
— Человек не белка, Баторов. У кого хочешь рука дрогнет. Это первое. А второе — плохая освещенность. — Ему скучно было разжевывать эти самоочевидные истины, он все еще ждал от них другого — серьезного, вдумчивого обсуждения ситуации. — Другие вопросы есть?
Оба промолчали. На какую-то особую помощь с их стороны он и не рассчитывал, но почувствовал бы себя увереннее, если бы они ясно выразили согласие с его предположением.
— Итак, вопросов нет, — сказал он. — Их, как известно, не бывает в двух случаях: первое — все ясно, второе — ничего не ясно. Я хотел бы знать: почему нет вопросов у вас?
Баторов тихонько вздохнул и осторожно, без стука, поставил клюку в угол, так же осторожно добавил в печку дров. Зыков разглядывал свои огромные грязные ботинки.
— Просто прекрасно! — возмутился Алексей Антонович. — Преступник, думаю, может спать совершенно спокойно. С такой разворотливостью мы выйдем на него не скоро. Не скоро, говорю вам, товарищи! Ни предложений, ни соображений, ни вопросов — ничего нет! Зачем же мы здесь?
— Вопросов больше чем достаточно, Алексей Антонович, — сказал Зыков. — Но задавать их, зная, что ответа не получишь, — в ступе воду толочь. Перед всеми нами стоят десятки вопросов, может быть, и сотни. И ни на один, как я понимаю, ни у вас, ни у меня ответа пока нет. Чего же пытать друг друга и выстраивать предположения на песке?
— Что же вы предлагаете?
— Пойти в гостиницу и вздремнуть. Башка уже не варит.
Бросив взгляд на часы, Алексей Антонович вынужден был признать, что предложение Зыкова не лишено разумности. Но как уснешь, если нет никакого представления о том, с чего надо начинать завтрашний день?
— Прежде чем отдыхать, мы должны наметить план работы, — сказал он. — Я считаю, надо составить список лиц, подвергнутых при содействии Минькова штрафу или другому наказанию. Это — первое. Сейчас вы, Зыков, думаю, получите заключение медэкспертизы о характере ранения. Мы сможем определить тип, калибр оружия, использованного преступником. Это — второе. Из числа заподозренных путем тщательной проверки отсечем тех, кто имеет неопровержимое алиби. Это — третье.
План этот возник легко, как бы сам по себе. Был он прост и ясен, и Алексей Антонович не сомневался, что Зыков согласится с ним без всяких дополнений и возражений. Но едва замолчал, Зыков, облизнув толстые губы, спросил:
