Мария Колесникова - Воспоминание об Алмазных горах
Во дворец вели двадцать арок-ворот: наружные, внутренние, парадные, главные, боковые; то были скорее своеобразные триумфальные арки с многоярусными пышными крышами. В парадные ворота мог проезжать на своем автомобиле только «живой бог», но чаще «бога» несли на парчовом паланкине. Мост, по которому богдогэгэна проносили через Толу в тенистые пади Богдо-улы, запирался на замок. То был мост «живого бога».
Селиться поблизости от дворца никому из простых смертных, да и вельмож, не разрешалось. Раньше светская и духовная знать устраивала на берегу Толы вечерние гулянья, приезжали сюда и русские высокопоставленные чиновники. Служка, развлекая публику, водил вокруг ограды индийского слона. Во дворце молодая супруга полуслепого «живого бога» плела интриги, подносила чашу с ядом тому, кто противодействовал ей.
Вся эта жизнь вдруг развеялась. Богдогэгэн умер, придворные разбежались кто куда, поняв, что с монархией покончено, нового богдогэгэна просто не будет. Народу он не нужен. Монголия из ограниченной монархии превратилась в народную республику, и все потуги врагов свергнуть ее, призвав на помощь японцев, оканчивались неудачей.
Дворец опустел, утратил свое былое величие. Рассеялись чары. Его вроде бы собирались превратить в музей, а пока что в ханских покоях жил кривой на левый глаз сторож Чойджил, который с угрюмым юмором говорил, что теперь он, простой арат, заменяет богдохана и общается с богами при помощи флейты, сделанной из берцовой кости праведника, и барабана из черепов девственниц. Он охотно показывал этот страшный барабан, поясняя:
— После смерти душа уходит в кость. Кость и нужно сохранять. Всякий важный человек, желающий сохранить свою душу, может завещать мне свой скелет, немного приплатив.
Он, конечно же, дурачился, чтоб создать о себе представление как об юродивом.
Дворец бывшего правителя постоянно привлекал внимание Щетинкина. И не только своей экзотикой. Государственная внутренняя охрана сбивалась с ног, пытаясь обнаружить тайные склады с оружием. А что такие склады существуют, сомневаться не приходилось. У некоторых лиц, заподозренных в контрреволюционном заговоре, были отобраны маузеры и американские винчестеры, одинаковые, как близнецы-братья. Откуда-то появлялось оно, это оружие. Проследить связи не удавалось. Задержанные отказывались отвечать.
Феодальные порядки в Монголии еще не были ликвидированы полностью. Реакционные феодалы и ламы беспрестанно готовили восстания против народной власти. Авантюрист Дамбажанцан не так давно пытался с помощью китайских войск Чжан Цзолина свергнуть народную власть. Другой авантюрист — Цэрэнпил ориентировался на японцев. Заговор следовал за заговором, и сотрудники недавно созданной Государственной внутренней охраны выбивались из сил, действуя во всех аймаках огромной страны. Начальника ГВО Чимида Щетинкин всякий раз поражал умением из весьма скромных данных делать правильные выводы. Они в тот вечер стояли у ворот дворца богдогэгэна и любовались ажурной крышей этого сооружения. Потом Щетинкин глазами проследил за свежими верблюжьими следами: укоренившаяся привычка таежного охотника. Спросил Чимида:
— Как по-вашему, сколько здесь прошло верблюдов?
Удивленный, Чимид ответил наугад, не придав вопросу значения:
— Десятка полтора, наверное.
— Откуда шел этот караван и куда?
Чимид задумался.
— Шел караван, скорее всего, из Сонгино. А вот куда он шел?..
По здравому рассуждению, караван должен был проследовать в город, на базар, на постоялый двор. Но, судя по всему, караван повернул обратно, так и не дойдя до столицы. Следы были свежие. Возможно, караван приходил к дворцу ночью. А ночи стояли темные, безлунные. В самом деле, что делать каравану ночью возле дворца, где нет никого, кроме сторожа? В Сонгино Щетинкин бывал не раз — местечко находилось верстах в двадцати от Улан-Батора на запад.
В скалистом ущелье Толы даже в сильный зной было прохладно. Сюда обычно приезжали отдыхать.
— А что собой представляет этот кривой Чойджил? — полюбопытствовал Петр Ефимович.
— Обыкновенный лама, — равнодушно ответил Чимид. — Он и при богдо значился сторожем. Придурковатый какой-то…
— А что, если Чойджил не обыкновенный лама? — предположил Щетинкин.
Чимид задумался.
— Да… Возможно… Мне как-то и в голову не приходило. Давайте установим самое тщательное наблюдение за дворцом. Круглосуточное. — Он вопросительно посмотрел на Щетинкина.
— Правильно, — подтвердил Петр Ефимович. — Только осторожно. Главное — не спугнуть птичку. Пошлите людей, проверенных в боях.
— Я сам возглавлю операцию! — вдохновился Чимид.
— Не уверен, что вам следует принимать в ней участие, — засомневался Щетинкин.
— Я должен! Срыв исключается.
— В таком случае, разрешите находиться рядом о вами.
Чимид молча пожал руку Петра Ефимовича.
Все это, разумеется, были предположения. Щетинкину хотелось побывать во дворце. Иногда сюда приходили экскурсии, в которых принимали участие и советские инструкторы с женами и детьми. Щетинкин пришел с Васеной и ребятишками. Экскурсию сопровождала работница Министерства культуры, молодая бурятка, в совершенстве владеющая русским. Она охотно рассказывала о самом богдогэгэне, о каждом здании дворца, о придворных церемониях.
Вошли в парадные ворота, представлявшие собой многоэтажную пагоду. Ворота были разрисованы золотом и киноварью, украшены картинами из монгольского эпоса. На флагштоках развевались желтые и синие знамена.
Во дворце насчитывалось семь храмов, «распространяющих и расширяющих мудрость», как гласила надпись на фронтоне на санскритском, тибетском, маньчжурском, китайском и монгольском языках. Первый храм охранялся четырьмя огромными статуями богов. Сопровождающая объяснила, что, по верованиям ламаистов, эти боги-стражи охраняют не только храм, но и всю Вселенную.
Собственно покои владыки находились в двухэтажном каменном доме, построенном русскими архитекторами. Снаружи домик очень неуютный, мало чем похожий на дворцовую постройку.
Посреди зала стояла юрта богдогэгэна, покрытая шкурами ста пятидесяти леопардов. Экскурсанты сгрудились возле роскошных тронов богдохана и его супруги, рассматривали меховые пелерины царственных особ — каждая из восьмидесяти шкур серебристых лисиц. Васену, знающую толк в мехах, особенно поразили эти пелерины.
— Надо же! Какое богатство… — изумлялась она. — А почему именно восемьдесят лисиц?
— Дома объясню, — коротко сказал Петр Ефимович.
