Луи Буссенар - Путешествие парижанина вокруг света
Таким образом, к истории кругосветного путешествия парижского гамена добавилось новое приключение.
Фрике и его друзья оказались выкинутыми без сознания на северо-восточный берег Австралии.
Было около двух часов ночи. Еще до потери сознания нашему маленькому парижанину показалось, что он увидел огни, светившиеся на берегу вдали: очевидно, здесь сторожили добычу туземцы.
Ожидания аборигенов были обмануты. Катер был разбит в щепки. Все находившиеся на нем не смогли уйти от смерти, и судьба, оказавшаяся столь милостивой к нашим друзьям, оказалась беспощадной к экипажу катера.
Волны, отступая, бросили их на рифы с такой бешеной силой, что они были убиты на месте. Трупы их тотчас же схватили людоеды-туземцы, сбежавшиеся на берег в предчувствии добычи, как коршуны слетаются на падаль. Эти любители человеческого мяса, для которых буря, сопровождаемая кораблекрушением, является всегда благодетельницей, действительно зажгли на берегу костры, чтобы оповестить своих соплеменников о богатой поживе, принесенной им благодетелем-океаном. Кроме того, огни должны были обмануть белых людей и доставить голодным желудкам чернокожих возможность насытиться.
Вскоре наступил рассвет, как это всегда бывает в тропиках. Костры моментально померкли. Солнце сразу как-то запылало и рассыпало по странным австралийским растениям свои искрящиеся золотые лучи.
Между тем призывный крик туземцев раздавался неумолчно.
— Кооо… Мооо… Хооо… Эеее!..
И со всех сторон из лесов, заросших густой зеленой травой, расцвеченной чудеснейшими цветками, появлялись бесчисленные черные существа, более чем скудно одетые, кривлявшиеся на ходу подобно обезьянам.
Их было свыше двухсот человек.
Прибытие небольшого отряда туземцев, сопровождавших четверых накрепко связанных, потерпевших крушение, подняло радость этих обезьяноподобных до высшей степени ликования.
Фрике уже уцепился за воротник докторского мундира…
Фрике в прилипшей к телу мокрой одежде открывал шествие. Андре поддерживал доктора, едва пришедшего в себя; наконец, с ними шел один из матросов с «Молнии», здоровенный детина с блестящими ясными глазами. Он на ходу с блаженным видом сворачивал огромную табачную жвачку, с которой не расстался даже во время всех ужасов только что пережитой катастрофы.
Между тем ранее пришедшие туземцы тоже не теряли даром времени. Тела убитых были проворно раздеты, затем быстро выпотрошены и разрублены на части с помощью каменных топоров и ножей.
Костры из ветвей эвкалиптов, араукарий и резиновых деревьев весело потрескивали, и над ними уже жарились куски человеческого мяса.
Четверым пленникам знаками предложили сесть, пока жаркое поджаривалось на горячих угольях, разжигая аппетит дикарей.
Вероятно, четверых европейцев приберегали для какого-нибудь более позднего пира, так как сторожившие их туземцы относились к ним не только не жестоко, а, можно сказать, даже бережно, то есть старались избавить их от утомления.
Тем не менее приготовления к этому жуткому пиру доводили несчастных белых до полуобморочного состояния.
— Ведь в самом деле, — возмущался Фрике, — неужели нет никакой возможности перенести хотя бы маленькое кораблекрушение без того, чтобы вас непременно собирались съесть?! Боже мой, до чего это глупо!
Андре не мог удержаться от улыбки, слушая причитания своего приятеля.
— Полно, старина, я не могу поверить, чтобы мы не нашли себе другой могилы, чем желудки этих людоедов и одновременно достопочтенных подданных ее величества, всемилостивейшей королевы Виктории! Не падай духом, дружище, — обратился он к матросу. — Я убежден, что эти туземцы, так же, как и осиебы, не попробуют нашего мяса. Как вы думаете, доктор?
— Думаю, что я с большой охотой вздремнул бы часок!
— Так что же, не стесняйтесь, мой друг! Храпите себе на здоровье. Растянитесь на траве да и спите себе с миром! Ну а я, как мне это ни противно, буду смотреть, как эти животные будут жрать!..
Солнце, на время прорвавшееся сквозь облака, теперь опять скрылось. Ветер свирепствовал вовсю; гром грохотал с оглушительным шумом, и волны с ревом и стоном разбивались о прибрежные коралловые утесы.
Вдалеке гремела пушка, возвещавшая о несчастье. С «Молнии» ли раздавался этот сигнал или какое-то другое судно было занесено ураганом в эти места, и оно гибло в этих безлюдных морях, — наши друзья не имели возможности ни поделиться своими мыслями, ни высказать друг другу своих недоумений.
Между тем туземцы, не обращая внимания на разгул стихии, были исключительно озабочены своим пиром.
По-видимому, жаркое было готово. Гарнир к нему в виде какой-то зелени, окрещенной учеными-натуралистами многозначительным названием Solanum anthropophagorum, уже дымился в длинных перламутровых раковинах, расставленных вокруг костра таким образом, что пламя все время подогревало их. Словом, стол был накрыт, и пир должен был начаться.
Один из сотрапезников, все одеяние которого ограничивалось одним пером, воткнутым в голову, и ручным браслетом из змеиных клыков, затянул какое-то причитание, очевидно, долженствовавшее изображать предобеденную молитву.
Но резкий повелительный окрик на прекрасном французском языке тоном, привыкшим отдавать приказания, прервал в самом начале первый же стих этой «молитвы».
— Стой! Именем закона! — грозно крикнул этот голос.
Эффект был положительно фееричен. Туземцы, как громом пораженные, точно окаменели на месте; белые были поражены и недоумевали. Очнувшись через минуту, дикари первые повскакали с мест и схватились за оружие.
— Стой! — еще раз крикнул тот же властный голос. — Не заставляйте меня повторять! Погодите, мерзавцы!.. Шевельнитесь только, и я составлю на вас протокол!..
Все более и более удивленные и пораженные людоеды опустили свои копья с наконечниками из острых костей, свои палицы из железного дерева, свои бумеранги и остановились в почтительных, недоуменных позах.
Дело в том, что никогда еще аборигены, передвигающиеся от мыса Йорк до Мельбурна или от Сиднея до Лебяжьей реки, не видывали подобного зрелища.
Даже многоцветные пестрые попугаи долго и много болтали, вероятно, об этом, грузно перелетая с ветки на ветку в вершинах деревьев, служивших им насестами.
— Жандарм! — радостно крикнул Фрике. — Вот так штука!..
Действительно, перед ними стоял французский жандарм в полной парадной форме, но самого странного вида: высокий, длинный и худой, костлявый, как скелет, с носом, ярко окрашенным в сизый цвет, с большими, высоко подкрученными черными, как смоль, усами и козлиной бородкой в виде запятой, с орденом на груди, он казался каким-то смешным, но чудесным явлением среди такой экзотической обстановки. Несколькими пренебрежительными ударами сапога он раскидал вертела, на которых жарилось мясо, разбросал угли и жаркое и продолжал все тем же строгим, негодующим голосом, не допускающим возражений:
