Богдан Сушинский - Черный легион
— Откровение — само по себе предательство.
— Здравое рассуждение. Но ничего другого предложить вам не мог.
Катарина обронила голову на колени и закрыла ее руками.
— Такое невозможно выдержать, Скорцени. Я понимаю: допрос… Но ведь можно было по-человечески, я бы сама призналась. Она… Это невозможно терпеть, Скорцени, — неожиданно ухватилась руками за его руку. — Не подпускайте ее ко мне! Не подпускайте вашу садистку. Она заставила меня пить… она вливала в меня коньяк. Прямо в бассейне. А потом… потом насиловала.
— Что-что?!
— Насиловала. Да-да, насиловала! Вы не ослышались! — истерично всхлипывала Катарина. — Избивая и допрашивая. Это продолжалось дольше, чем вся моя жизнь. Она зверь, Скорцени, — в глазах девушки отразился неописуемый ужас. — Вот здесь, на этом лежаке. Я слышала о том, что женщина с женщиной. Но она — это чудовище…
— Что за чушь вы несете, Сардони? Понятно, что вам хочется выставить Фройнштаг не в том свете…
— Не в этом дело, Скорцени. Оно, это сексуальное чудовище, вело себя, как озверевший солдафон. Начало в бассейне, а закончило здесь, на этом лежаке. Избивая.
— То, о чем вы говорите сейчас, Катарина, действительно правда? — наклонился Скорцени еще раз и только теперь услышал, как сильно разит от девушки спиртным.
— Святая. Нет, я не пьяна, хотя и разит от меня, очевидно, как из винной бочки. Это зверь, Скорцени. Допросите меня, избейте. Изнасилуйте и застрелите. Я все прощу. Я знаю, на что шла. Об одном только молю: не подпускайте больше ко мне это мужеподобное чудовище.
— Но как это возможно?
— Что?
— Ах да, простите, — растерянно повел плечами Скорцени.
— Я тоже считала, что такое невозможно, — дрожала от холода и страха Катарина. — Вы просто не в состоянии представить себе, что эта дрянь вытворяла со мной. Знаете, когда, насытившись, Фройнштаг просто принялась избивать меня, это было уже не так больно и не так страшно, чем то, что она выделывала со мной…
— Ну, все, все! — вдруг взорвался Скорцени. — Успокойтесь! Хватит об этом. Где ваша одежда?! Где полотенце?!
Он вышел в предбанничек, взял халат, полотенце и швырнул Катарине, приказав немедленно одеваться.
Девушка безропотно подчинилась ему. Но, уже застегнув халат, испуганно спросила:
— Разве вы не станете измываться надо мной?
— Вам мало того, что с вами проделала синьорита Фройнштаг? — оскалился Скорцени. — Напрашиваетесь на новые подвиги?
— Ч-что вы, Бог мой, — едва сдерживала она дрожь в голосе. — С вами это б-было бы не так страшно.
— Вы уверены?
— Вы-то по крайней мере мужчина. Дико, но естественно.
— Напрасно Паскуалина перехватила вас у порога монашеской обители. «Дико, но естественно»! Ладно, все, выбирайтесь из этой лесбиянской опочивальни.
59
Поднявшись на второй этаж, Скорцени дал Катарине двадцать минут на то, чтобы оделась и собрала свои вещи.
— Этот рай не для вас, Мария Сардони. Не для вас созревают плоды его.
— Как оказалось, — покорно согласилась, девушка.
Она была пунктуальной. Ни на минуту не задержавшись, предстала перед Скорцени, одетая в легкое пальто и в сапожках, лицо наспех, но основательно припудрено.
— Почему без вещей? — резко спросил ппурмбаннфюрер.
— Зачем? — Она слегка пошатывалась. Спиртное все же начинало действовать.
— Вы серьезно решили, что я приглашаю вас на прогулку?
— Но очень долгую, — грустно улыбнулась Катарина. Для человека, решившего, что его ведут убивать, она держалась более чем достойно. Скорцени не мог не заметить этого. — Не будем обременять себя вещами.
— Оставляете их мне? Быстро за вещами!
Еще через несколько минут Катарина появилась с небольшой спортивной сумкой за плечом.
— Здесь все. Исчезать человек должен вместе со своими вещами. В дороге. Я как-то не подумала над этим.
Фройнштаг не видела и не слышала всего этого. Из ее комнаты не доносилось ни звука, хотя она, несомненно, находилась в ней. Штурмбаннфюрер не стал тревожить ее. Не хотелось видеть сейчас это чудовище. Но понимал, что Лилия чувствует себя неуютно и наверняка сожалеет, что страх перед шефом не позволил ей избавиться от основательно «отработанного материала». Вряд ли она сомневалась в том, что Сардони нажалуется пггурмбаннфюреру.
Скорцени привел Катарину к воротам, приказал часовому в гражданском открыть их, и потом еще минут десять провожал по тропинке, ведущей напрямик, через небольшой лес, к шоссе.
За все это время они не произнесли ни слова. Вечер был тихий, теплый и, на удивление, лунный.
«Вечер благоденствия, философствований и свиданий, — подумалось Скорцени. — Наша прогулка подтверждает это».
Как только тропинка подступила к оврагу, девушка остановилась, опустила сумку на землю и сделала несколько шагов в сторону, по кромке невысокого обрыва.
— Обычно расстреливают над оврагами, правда ведь? — осторожно заглянула она под захваченный корневищем старого дуба овраг. Нет, похоже, коньяк все еще не одолел ее.
— Обычно да. Удобно во всех отношениях, — согласился Отто.
— Никогда еще не видела, как расстреливают.
Девушка покорно стала спиной к оврагу. Но потом извинилась: «Нет, так страшно», — и повернулась спиной к палачу.
Скорцени задумчиво смотрел на широковатые, элегантно выкроенные плечи девушки, ее лебяжью шею. Его потрясали безропотность и святое, великомученическое, мужество, с которыми Катарина готова была принять свою гибель.
Теперь он мог признаться себе, что первым намерением, вызванным рассказом девушки, было отвести ее подальше, приласкать и пристрелить. Поласкав Катарину, он удовлетворил бы то естественное мужское желание, которое пробуждала в нем девушка, а пристрелив — похоронил бы вместе с ней всю эту историю с тройным агентом Марией Сардони.
Но теперь в нем буйствовало только одно желание — подойти и обнять ее за плечи. Будь Скорцени до конца искренним с собой, он признал бы, что Катарина освящала в его душе чувства жалости и сострадания — именно те чувства, которых он давно стыдился и которые старался всячески подавлять в себе.
Скорцени осмотрелся. Нет, вблизи никого. Это была осторожность, но не убийцы, а влюбленного самца Однако желание воспользоваться их одиночеством, чтобы силой взять у девушки то, что совершенно недавно она предлагала сама и в постели, Отто презрел в себе так же, как еще недавно презрел необходимость убить ее.
— Вы, наверное, забыли оружие? — спохватилась Катарина через минуту-другую, чувствуя, что произошла какая-то заминка Штурмбаннфюрер был в гражданском, и у девушки были все основания засомневаться в том, что он не забыл сунуть оружие в висящую подмышкой кобуру. — У меня в сумочке дамский пистолетик. Возьмите.
