Луи Буссенар - Под Южным крестом
— Черт вас дери с вашим великодушием. Нам не нужно милостыни, мы не нищие. У нас в кошельках деньги-то есть. Знайте, что мы идем в Сван-Гилль, где будет опорожнено много бутылей и разбито много стаканов. Мы, если запьем, так уж пьем без конца.
— Очень приятно, господа. Очень приятно. Вы правы. Но вы выпили только по одному стаканчику водки. Этого мало. Отсюда до Сван-Гилля путь неблизкий. Позвольте отшельнику уединенного дома угостить вас персиковой наливкой. Такая, доложу вам, она у меня душистая, что просто чудо, а уж сладкая какая — ну, что твой мед.
— Отлично, хозяин, но только, чур, на этот раз платим мы. Мы богаты. Падди (насмешливое прозвище всякого ирландца) нашел целую корзинку апельсинов, Миллер несет с собой жалованье за целый год, а Дик целых два года копил поденную плату за работу в лесу.
— Тише, ребята! Вы точно старые бабы. Что у вас за языки проклятые! Я охотно выпью за здоровье лесовиков, но вовсе не хочу, чтобы наш скромный заработок перешел в их карманы. Ведь они всюду рыскают и, чего доброго, услышат, что вы говорите.
Ландлорд с торжеством притащил две бутылки, оплетенные ивовыми прутьями, местами сгнившими, что свидетельствовало о их древности.
— Но это слишком много! — вскричал Овен, втайне думая о том, насколько опустошат эти бутылки его корзинку с апельсинами.
— Падди, голубчик, — возразил с важностью хозяин, — если тебе так жаль червонцев, то оставь их у себя. Пить, впрочем, можешь, как и все. За мой счет.
Радушные слова были встречены возгласом одобрения, и товарищи ирландца презрительно пожали плечами, с неудовольствием косясь на скрягу.
Тот рассердился, вытащил карманный нож и одним ударом сбил у бутылки горлышко, крича:
— Ура, братцы, Овен богат! Что такое бутыль? Плевок. Пейте на здоровье. От чистого сердца угощаю. Ты, хозяин! Получай!
При оглушительном «ура! » товарищей Овен вытащил из-за пазухи увесистый кошелек и достал оттуда целую горсть золотого песка.
Из уважения к хозяину бутыль опустошили до капли. Жажда от этого только увеличилась, голод тоже давал себя знать.
— Вот что, ребята! — сказал Дик, у которого уже покраснели нос и щеки. — Ландлорд правду говорит: до Сван-Гилля путь не близкий. Недурно бы нам перекусить чего-нибудь. Конечно, немного. Самую малость. Что у тебя есть, сказывай, чертов трактирщик?
— Бочонок анчоусов есть… чудный бочонок. Предпоследний! Сама королева, дай ей Бог здоровья, таких анчоусов не пробовала.
— Ура! Анчоусы так анчоусы!
И пьяницы перешли в зал гостиницы, где для них быстро накрыли стол. Сервировка была удивительно хороша для такого глухого места. Белье сияло чистотой, тарелки и стаканы так и сверкали, что составляло разительный контраст с рваной одеждой свагменов.
Анчоусы были солоны до ужаса и, в буквальном смысле, драли горло. Трактирщик предложил их специально, потому что после них обычно начинается ужасная жажда. Путники, уже будучи разгорячены, решили переночевать в гостинице, а что же делать в гостинице, как не пить? И они пили, как губки. Погреб ландлорда казался неистощимым.
Количество напитков могло сравниться только с их разнообразием.
Наступил час ужина. В возбуждающих блюдах недостатка не оказалось, и вскоре несчастные гости ландлорда были пьяны, как стельки.
Принесли карты. Пошла азартная игра — надо же было как-нибудь убить время. Послышались самые идиотские песни, прерываемые пьяной икотой. Многие передрались между собой, после чего победители и побежденные свалились под стол. Проспавшись, несчастные продолжали пить. Они делали самую невообразимую смесь из всевозможных напитков, приготовляли убийственные пунши, наливали шампанское и ром в котлы и чугуны.
Трактирщик был не в убытке. Гуляки платили за все наличными, не торгуясь. Уже многие из них пропились дочиста и продолжали кутить только благодаря любезности своих товарищей. А ландлорд уже думал о том, как он вытолкает всю эту милую компанию за дверь, вытянув из нее все, что можно.
Наступал третий день. По крутой дороге, ведущей к дому, поднимался путник, прислушиваясь к странному концерту, доносившемуся до него. То была какая-то смесь храпа и пения. Дойдя до дома, он быстро отворил дверь, вошел в зал и, как ни в чем не бывало, сел к столу, за которым происходила вакханалия.
Пришедшему было лет тридцать. Это был видный, статный молодец, обладавший, по-видимому, и силой, и ловкостью. Из-под надвинутой на лоб широкополой шляпы блестели черные быстрые глаза. Красные полные, несколько насмешливые губы оттенялись небольшими черными усиками. Лицо его, загорелое и обветренное, отличалось изяществом черт, а маленькие руки и ноги, обутые в желтые кожаные сапоги, позволяли принять его за переодетого аристократа, несмотря на потертость костюма, который был прекрасно сшит и сидел на нем превосходно.
Гуляки, одурев от алкоголя, едва заметили его приход, но те из них, которые были потрезвее, отнеслись к молодому человеку с братским радушием. Ландлорд в это время чуть ли не в двадцатый раз спускался в подвал, откуда доносилось сдержанное шушуканье. Этот шепот, доносившийся до молодого человека в минуты затишья, чрезвычайно заинтересовал его. Он осторожно приблизился к подвалу и прислушался, спрятавшись за огромным буфетом.
Разговор был длинный и, должно быть, очень важный, потому что молодой человек, слушая его, весь дрожал.
— Время не ждет, — говорил сиплый голос. — Нужно действовать быстро. Сегодня вечером будет уже поздно.
— Но они еще не совсем пропились, — возражал ландлорд. — У некоторых еще есть деньги. Мы ничего не сделаем.
— Нужно их украсть у них… скорее. Необходимо, чтобы они были в нашем распоряжении, иначе мы погибли. Я почти один. Атаман не едет. Мы осаждены… Что делать?
— Да, это вещь серьезная.
— Если бы этот проклятый француз не прострелил мне плечо, я перевязал бы их веревкой, посадил в корзину и заставил работать.
— Я, пожалуй, вам помогу. Но ведь они, вероятно, будут сопротивляться.
— Упрямцам нож в бок, а сговорчивым — пригоршню золота. Ведь это очень много за какую-нибудь трехчасовую работу.
— Взгляните на них сами.
Из люка в подвал медленно выставилась бледная голова, очевидно, принадлежавшая очень сильному и крепкому телу. Фрикэ и Пьер де Галь наверняка узнали бы эти наглые глаза, плоский лоб и квадратный подбородок, на котором рос клок черных и жестких волос.
Доктор Ламперриер, вероятно, узнал бы свою пулю по цилиндрическо-овальной ране на плече обладателя перечисленных примет.
Чего нужно было американцу Голлидею, бывшему капитану «Лао-Дзы»?
Быть может, он набирал новый экипаж?
— Хорошо, — сказал низкий голос. — У вас есть еще два часа времени. Постарайтесь одурманить их еще больше.