Роберт Стивенсон - Собрание сочинений в 5 томах. Том 4. Похищенный. Катриона
С минуту он сохранял серьезность, потом улыбнулся.
— Помните сказочку о человеке с длинным носом? — сказал он. — Если бы вы поглядели на луну в зрительную трубу, то и там увидели бы Дэвида Бэлфура! Но ладно уж, будь по-вашему. Я попрошу вас только об одной услуге, а потом вы свободны. Мои секретари завалены работой. Будьте добры, перепишите вот эти несколько страниц, — сказал он, наугад шаря среди объемистых рукописей, — а когда закончите, с богом! Я не желаю обременять себя совестью мистера Дэвида. А если вы по пути бросите часть этой рукописи в канаву, то вам будет куда легче ехать.
— Но тогда я поеду уже не совсем в ту сторону, милорд! — сказал я.
— Однако последнее слово всегда остается за вами! — воскликнул он со смехом.
И смеялся он не зря, так как теперь он нашел способ достичь цели. Стремясь лишить прошение силы или иметь наготове ответ, он хотел, чтобы я публично появился в роли приближенного к нему человека. Но если я так же публично появлюсь у Катрионы в тюрьме, люди, конечно, все поймут, и правда о побеге Джемса Мора станет очевидной. Таково было затруднительное положение, в которое я его поставил, но он мгновенно нашел выход. Переписка рукописи, от которой я не мог отказаться из простого приличия, задержала меня в Глазго, а за те часы, что я был занят этим, от Катрионы тайно избавились. Мне стыдно писать это о человеке, который осыпал меня столькими милостями. Он относился ко мне с отеческой добротой, а я всегда считал его фальшивым, как треснутый колокол.
ГЛАВА XIX
МНОЮ ЗАВЛАДЕВАЮТ ДАМЫ
Переписка бумаг была скучным и утомительным занятием, тем более, что речь там, как я сразу же увидел, шла о делах совсем не спешных, и мне было ясно, что это только предлог меня задержать. Едва закончив работу, я вскочил в седло и, не теряя времени, ехал до темноты, а когда меня застигла ночь, остановился в каком-то доме близ Элмонд-Уотер. Еще затемно я снова был в седле, и лавки в Эдинбурге только открывались, когда я с грохотом проскакал по Уэст-Бау и осадил лошадь, от которой валил пар, у дверей дома генерального прокурора. При мне была записка Дойгу, доверенному милорда, от которого, как говорили, у него не было тайн, весьма достойному и простому человеку, толстенькому, самонадеянному и пропахшему табаком. Он уже сидел за конторкой, выпачканной табачной жвачкой, в той самой приемной, где я случайно встретился с Джемсом Мором. Он прочел записку истово, словно главу из Библии.
— Гм, — сказал он. — Вы несколько запоздали, мистер Бэлфур. Птичка улетела — мы ее выпустили на волю.
— Вы освободили мисс Драммонд? — воскликнул я.
— Ну да, — ответил он. — А зачем нам было ее держать, подумайте сами? Кому охота подымать шум из-за ребенка.
— Где же она? — спросил я.
— Бог ее знает! — сказал Дойг, пожимая плечами.
— Наверное, она пошла домой к леди Аллардайс, — сказал я.
— Очень может статься, — согласился он.
— Так я скорей туда, — сказал я.
— Не хотите ли пожевать чего-нибудь перед дорогой? — спросил он.
— Нет, не хочу ни пить, ни есть, — сказал я. — Я напился молока в Рато.
— Так, так, — сказал Дойг. — Ну, по крайности оставьте лошадь и пожитки, квартировать ведь, небось, тут будете.
— Ну нет, — сказал я. — В такой день ни за что не пойду на своих двоих.
Дойг выражался очень простонародно, и я вслед за ним тоже заговорил на деревенский манер, право же, гораздо проще, чем я здесь написал; и я чуть не сгорел со стыда, когда чей-то голос у меня за спиной пропел куплет из баллады:
Седлайте, друзья боевые мои,
Коня вороного скорей,
И я полечу на крыльях любви
К красавице милой моей.
Я обернулся и увидел молодую девушку в утреннем платье, которая спрятала руки в рукава, как бы желая этим удержать меня на расстоянии. Но взгляд ее был приветлив, это я почувствовал сразу.
— Позвольте мне выразить вам мое почтение, мисс Грант, — сказал я, отдавая поклон.
— И мне также, мистер Дэвид, — отозвалась она и низко присела передо мной. — Я хочу напомнить вам старую-престарую поговорку, что месса и мясо никогда не помеха мужчине. Мессу я не могу вам предложить, потому что все мы добрые протестанты. Но съесть кусок мяса я вам настойчиво советую. Я же тем временем, думается, сумею рассказать вам кое-что небезынтересное, ради чего стоит задержаться.
— Мисс Грант, — сказал я, — и без того я у вас в долгу за несколько веселых и, как мне кажется, очень добрых слов на листке бумаги без подписи.
— Без подписи? — переспросила она с очаровательной задумчивостью, словно силилась что-то вспомнить.
— Если это не так, я вдвойне разочарован, — продолжал я. — Но у нас, право, еще будет время поговорить об этом, ведь отец ваш любезно предложил мне пожить некоторое время под одной крышей с вами. Но в данную минуту дурак не просит у вас, ничего, кроме свободы.
— Вы так нелестно отзываетесь о себе, — заметила она.
— Мы с мистером Дойгом рады принять еще более нелестные прозвища, если только их выведет ваше искусное перо, — сказал я.
— Мне снова приходится восхищаться скромностью мужчин, — заметила она. — Но если вы отказываетесь от еды, ступайте немедля. Тем скорей вы вернетесь, ведь дело у вас дурацкое. Ступайте, мистер Дэвид. — И она открыла передо мной дверь. —
Вскочив на коня, он воскликнул: «Клянусь,
Меня средь лесов и полей
Ничто не удержит, пока не примчусь
К красавице милой моей».
Я не заставил ее повторять разрешение дважды и оценил строки, приведенные ею, уже по дороге в Дин.
Старая леди Аллардайс гуляла по саду одна, в высоком чепце, опираясь на черную, отделанную серебром трость. Когда я спешился и подошел к ней с почтительным поклоном, она вдруг покраснела и высоко вскинула голову, как мне показалось, с величием настоящей императрицы.
— Что привело вас к моему скромному порогу? — воскликнула она тонким голосом, слегка в нос. — Я бессильна его защитить. Все мужчины из моей семьи умерли и лежат, в земле. У меня нет ни сына, ни мужа, который встал бы у моей двери. Всякий бродяга может дернуть меня за бороду, и самое ужасное, — добавила она словно бы про себя, — что у меня и вправду есть борода.
Я был рассержен таким приемом, а от последних ее слов, похожих на бред сумасшедшей, едва не лишился дара речи.
