Мария Колесникова - Гадание на иероглифах
Занятия в семинарии совершенно прекратились. «Смута» снова подняла голову. Снова Страховичу были переданы в письменной форме прежние требования — преподавание на латышском языке, улучшение материального положения учащихся, увольнение нелюбимых преподавателей.
Требование семинаристов Страхович отослал попечителю округа. Приехал директор народных училищ и, выслушав семинаристов, распорядился закрыть семинарию на неопределенное время.
Проездом через Ригу Петерис остановился на несколько дней у Яна, который с весны работал на рижском пивном заводе Кунцендорфа. Ян долго смеялся над легковерием и наивностью семинаристов, которые поверили в царский манифест. Петерис узнал от брата много интересных новостей. Оказывается, царь после 9 января решил быть «добрым». На заводах отобрали три десятка так называемых благонадежных рабочих, а проще говоря — хозяйских прихвостней, и привели их к царю как «депутатов от народа». Царь сказал им, что он прощает рабочим «вину» 9 января, ибо знает об их любви к себе: и о том, что действовать «скопом» их подстрекали революционеры-мятежники. Но если, мол, подобные беспорядки возникнут вновь, то он, царь, опять прикажет стрелять.
Николай II пожертвовал 50 тысяч рублей для раздачи вдовам и сиротам лиц, убитых 9 января.
— В общем, подлейшая комедия, — возмущался Ян и тут же с недоброй усмешкой добавил: — Ну, этим «депутатам» дали жизни! Они вынуждены были уволиться с предприятий, где работали… А ты говоришь «манифест»… Такое, брат, творится… Одним словом, революция!
От брата Петерис узнал о Всеобщей всероссийской политической забастовке, о мощных восстаниях в Латвии: в Тукумсе, в Талси, Айзпуте, Руиене, Вентспилсе.
— Партизанскую войну надо организовать против помещиков и баронов, — говорил Ян. — В Юргенсбурге есть хорошие, надежные ребята. Передашь им от меня кое-какую литературу.
Петерис рассказал брату о летних событиях в Юргенсбурге и не без тайной гордости сообщил о своем участии в нападении на казаков. Ян неопределенно заметил, что Петерис еще слишком молод, чтобы ввязываться в такие опасные дела.
Но жизнь сама диктовала поведение. В эту же осень Петерис вступил в народную милицию и принял самое деятельное участие в деревенских событиях.
А события развивались в необычайно стремительном темпе. Волостное правление занималось распорядительными комитетами, покинутые баронами имения перешли под контроль крестьян, конфисковывались пасторские земли, из школ были удалены реакционные учителя и на их место поставлены новые.
Это время отпечаталось в памяти необычайным ощущением свободы. Он видел, как неуклюжие крестьяне с заскорузлыми от вечной работы руками, с робким взглядом исконных рабов превращались в непримиримых бойцов, сильных, напористых, смелых, готовых драться до последнего дыхания.
В одном из отрядов волостной милиции Петерису пришлось участвовать в двух серьезных стычках с полицией и карательным отрядом казаков, которыми командовал опытный в военном деле барон Кампенгаузен. Были убитые и раненые.
Движением в районе руководили два приезжих товарища — Рунис и Берзон. Позже они оба погибли в схватке с полицейскими. Петерис вступил в местный социал-демократический кружок «Спригулис». Кружок установил связь с одной из организаций Латышской социал-демократической рабочей партии. Сколько настоящих боевых товарищей, пламенных коммунистов погибло в этой борьбе за большую идею, идею революции… Товарищ Петр Пидриксон, или Чирната, как называли его подпольщики, расстрелян в 1908 году полевым судом. Тимрот погиб вместе с Рунисом и Берзоном — застрелились, будучи окруженными полицией. Карл Балод расстрелян в 1906 году полевым судом в Кокенгаузене. Петр Балод был осужден на пожизненную каторгу. Апалуп расстрелян полевым судом летом 1906 года в имении Нитау. Карл Калнынь был осужден на каторгу… Да, он знал их всех, со многими был тесно связан партийной работой. И вот их нет… В письмах к родным Дзержинский писал о подобных революционерах: «В душах таких людей есть святая искра, которая дает счастье даже на костре».
Два месяца в их районе торжествовала народная власть. А потом пошли слухи о приближении карательных экспедиций генерала Орлова. Так как милиция была еще очень слаба, решили в бой с карателями не вступать. Наиболее видные партийные работники и милиционеры скрылись, перешли на положение партизан, «лесных братьев».
Их маленький отряд был измучен бесконечными переходами, отсутствием продовольствия и невозможностью выспаться. Темные ночи и холодный ветер лишали мужества. В конце концов решили, что каратели угомонились и можно тайно вернуться по домам, отогреться, передохнуть, а в случае опасности вновь уйти в лес.
Петерис пригласил с собой двух товарищей. Мать трясущимися руками прятала их оружие, ставила на стол скромную снедь. Никогда еще Петерис не испытывал большего блаженства, как в ту ночь. Одеяло казалось ему теплым и невесомым. Он сразу согрелся и постепенно погрузился в дремоту, хотя слух его чутко улавливал все звуки. Около полуночи в дверь постучали. Не успели они опомниться, как в комнату ворвались уланы. Их привел крестьянин, предатель из местных (позже они рассчитались с ним!). Стали искать оружие, но не нашли — ведь его прятала мать… Их избили, а потом бросили в подвал имения. Там уже было полно арестованных, избитых и испоротых шомполами. У некоторых спина и бедра представляли одну сплошную рану. Наутро на глазах Петериса и его товарищей расстреляли двух арестованных. Это были известные всей округе люди, партийные работники. Знал их и Петерис.
Когда он пришел немного в себя от ужаса и мог что-то соображать, его вдруг схватили, грубо содрали с него одежду и бросили на ледяные ступени барского крыльца. Голое тело ожгло шомполами. Очнулся от холода в снежном сугробе, рядом барахтался кто-то еще, голый и окровавленный. Их подобрали и доставили по домам служащие замка.
Мать билась в истерике и кричала истошным голосом: «Нет бога! Нет!» А придя в себя, бросила в огонь библию.
После этой порки он провалялся две недели — вся спина была сплошь покрыта гнойной коростой. А было ему пятнадцать лет…
Весной 1906 года он снова подался к «лесным братьям». И снова память услужливо воскрешала эпизод за эпизодом.
…Их отряд медленно отступал в глубь леса, отстреливаясь от казаков. Иногда жестоко дрались с наседающими карателями, дрались не на живот, а на смерть. Отступая, тащили с собой раненых. Многие умерли по дороге, и их наскоро похоронили в белых песках. Весна стояла холодная, дождливая. Каратели прижали их к широко разлившейся реке Огре. Группе партизан, куда вошел и Петерис, поручили прикрывать огнем отступающий отряд. Они лежали в кустах на сыром песке, насквозь промокшие и грязные, и стреляли, стреляли словно одержимые в упорно ползущих казаков. И когда люди отряда, благополучно переправившись через реку, скрылись в лесу, их поредевшая группа стала отступать. Казацкие пули, ядовито посвистывая, шлепались вокруг Петериса. Тупо толкнуло в левое плечо, мгновенно онемевшая рука выронила винтовку. Сгоряча не понял, что вторая пуля насквозь прошила ногу. Почувствовал это в воде, когда, неуклюже загребая одной рукой, устремился к противоположному берегу. Нога была тяжелая, словно чужая. Плыл, минутами теряя сознание от боли. И когда, изнемогая, добрался уже до берега, земля вдруг раскололась вдребезги — и все померкло…
