Анатолий Жаренов - Искатель. 1973. Выпуск №2
— Мало тебе, что ли? — спрашивала. — Хожу ведь к тебе. Чего еще надо?
А через месяц сказала:
— Нет, не соображу никак.
— Что?
— Да вот почему ненастоящий ты. Может, ты вор?
— Дура!
— Нет, правда. Есть что-то за тобой.
Она подумала, потрепала его по волосам. Медленно произнесла:
— Или убил кого? А? Ты скажи. Доносить не пойду. Заинтересовал ты меня.
— Почему ты так подумала? — спросил Назаров тихо.
— Не знаю, — просто сказала она. — Вот смотрю на тебя и думаю, что ты прячешь что-то в себе, таишься. Зверь вроде в тебе сидит. И молчит, ждет чего-то. Может, часа своего ждешь? А? Не пьешь вот ты. Почему все мужики пьют, а ты нет? Больной, что ли?
— Дура ты, — сказал он уже спокойно. — Воображаешь невесть что. Много сладкого жрешь. Вредно это для бабы. Поняла?
Больше она не пришла. Он подождал, подождал, да и плюнул. Стороной услышал, что нашла себе другого мужика. Однако странные ее слова запомнил. Имя забыл. Слова помнил: чудными уж больно они ему показались тогда, эти ее глупые слова, задели что-то в душе, разбередили, потревожили.
Тогда!.. Верно, видно, говорят, что у баб второе зрение имеется. Выходит, и Лиза такая же. Да нет, Лиза никогда не задавала ему глупых вопросов. Поглядывать только стала внимательно. И старик Комаров тоже. Сволочь старик. Кулак бывший, поди. Нет, шалишь, старый жлоб. Бери дом, пользуйся. Сели в него своего Митьку с молодой женой. Не добраться тебе до Назарова, уедет Назаров, только его и видели. Со страхом уедет. Два года еще как-нибудь отмучается. А потом?
Будет ему потом пятьдесят. И ничего ему уже тогда не понадобится. Пролетела жизнь, как самолет над лесом, и сгорела без дыма, без пламени. «Ненастоящий». Баба та как в воду смотрела. Дрянная бабенка, а вот увидела, раскусила, своим бабьим умом дошла. Предугадала. А до нее кто был? Слепой? Нет, слепой — болтун. Ничего он не знал, не ведал. Аня? Ушла в калитку, ссутулилась. «Дрянь». Прилипает вот такое на годы. И не отмоешь, не вытравишь никакой кислотой. Кажется, видимость, пустяки, слова. А живут эти слова в нем…
«К черту!» — Назаров резко поднялся со стула, заходил по комнате. Три часа двадцать пять минут. Как медленно идет время! И делать ничего не хочется, хотя сделать надо много. Пока Комаров не явился.
А чего он, собственно, так заботится о Комарове? Не убьет ведь его Комаров, если и допрет до дела. Или убьет? Старик хлипкий. Не справится. Митьку напустит? Ерунда. Поймают враз Комарова, не сумеет покрыть преступление, обелить себя. А убить Комаров, пожалуй, может. Митька — нет. Митька мужик тихий, обстоятельный. Работяга. Не в отца пошел.
Год назад Назаров видел старика на базаре, когда ходил аквариум покупать. Побродил по птичьему рынку, где топтались торговцы, поставляющие любителям рыбок, корм, птиц и клетки. Послушал писк канареек, воркотню голубей, посмотрел на ежа, которого продавал какой-то мальчишка. Ручной совсем был еж, к любому на руки лез. Но Назарову еж был ни к чему. Договорился он насчет аквариума и всех приспособлений. Купил, сложил все в мешок и недолго побродил по мясным рядам. Заглянул и в угол, где за столами возвышались продавцы меда в белых халатах. Комарова увидел: торчал старик с краю, шевелил ленточкой в ведре, деловито прятал зелененькие бумажки куда-то в глубину своего одеяния, чуть ли не на пузе под штаны.
«Убьет запросто», — подумал Назаров, вспомнив эту сцену, а потом сберкассу, когда ему пришлось чуть не силком вырвать из рук старика пачку сотенных — плату за дом. Тянул и чувствовал, как тот напрягается, не хочет отдавать, словно отрывают от его тела куски живого мяса.
Бегут секунды, ползут минуты. В ушах звучит назойливый шепот. Несется над лесом самолет. Стучат Лизины каблучки под окном. Сладко жмурится где-то поблизости старик Комаров. А откуда-то изнутри, из глубины сознания поднимается горячий шепот: «Убил, да?»
Тикает старый будильник на столе. Бежит по кругу секундная стрелка. Не выскочить ей из круга никогда. И так же по кругу бегут мысли Назарова, торопятся, спешат. Но заколдован круг утренней тишиной. Только один голос и слышится в ней: «Убил, да?»
Три часа тридцать минут…
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
В понедельник Шухов послал весь свой опыт к чертям. Опыт — отличная штука до тех пор, пока не превратится в шоры на глазах. Когда опыт начнет руководить поступками и мыслями человека, заставит этого человека верить только своим ощущениям и убеждениям, тогда этому опыту надо сказать «прости». Опыт не приемлет неожиданных поворотов.
Деньги, семь тысяч рублей… В арсенале шуховского опыта накоплено было немало похожих случаев, когда деньги играли главную роль. И сейчас он не мог сбросить со счетов психологию корысти, которая часто толкает людей на преступления. Но эти семь тысяч никак не хотели вписываться ни в одну из версий, сколько он их ни придумывал. Была жертва — Назаров. Был мотив — семь тысяч рублей. Очень основательный мотив. Очень убедительный. Были подозреваемые — Мокеева, Комаров, сын Комарова и с некоторых пор муж Мокеевой — чудаковатый Эдя. Последний, правда, ни в какие ворота не хотел лезть. Шухов немедленно раздражался, как только мысль об Эде приходила в голову.
Экспертиза не внесла в дело ничего нового: «Назаров убит между тремя и пятью часами утра». Орудие убийства не найдено, значит, убийца унес нож с собой. Предположение о том, что обходчик решил кончить жизнь самоубийством, не годилось. Это глупое предположение возникло на секунду у Шухова, и он тут же отругал себя. «От безнадежности, что ли?» — мелькнула мысль.
Про будильник эксперт сообщил, что это старый механизм, но с удивительно точным ходом. На будильнике обнаружили отпечатки пальцев Назарова. Больше ничего. Были изучены осколки аквариума. На них никаких отпечатков не оказалось. Полусожженные книги Шухов попросил доставить к нему в кабинет, полистал еще раз, пожал плечами. От книг несло керосином. Вот и все. Следы на полу в квартире интереса не представляли, ибо не было их, этих следов: пожарные потрудились на славу.
О Назарове в характеристике с места работы отзывались весьма положительно. Трудовая книжка в порядке. В ней записано несколько благодарностей. Уволился Назаров по собственному желанию. Говорили о нем, правда, как-то общо: «Монтер хороший»; «Золотые руки — починит что хочешь»; «Как человек? Да кто его знает? Неплохой вроде человек, замкнутый немного, но уважительный»; «Он как-то больше сам по себе»; «Непьющий, поэтому и не водился ни с кем»; «Поговорите с Петровым».
Петров, громоздкий мужчина с обветренным лицом:
— О Назарове? Что сказать? Заходил он ко мне. Коробку как-то мастерил, железо просил. Когда? Да с год уж будет. Еще чего? Право, не знаю. Курили мы с ним иногда, беседовали. О чем? Да о пустяках. О погоде, о болезнях. Он мне еще рецепт дальневосточный дал от ревматизма. «Иголки, — говорит, — в уксусе раствори и мажься».
