Сергей Наумов - Искатель. 1979. Выпуск №3
Дот бомбили наши Илы, стволы десятков орудий раскалились, от стрельбы по вершине холма, дот же был как заколдованный, а может быть, немцы не пожалели бетона и стали, чтобы побольше пролилось славянской кровушки за выход к Днепру.
«Ну, граница — сказал подполковник, — на тебя надежда. Взорвешь дот, к ордену представлю».
«К ордену не обязательно, — тихо молвил тогда Недозор, — а вот огоньком прикройте, чтобы фрица с прицела сбить».
Весь батальон вел огонь по амбразуре дота. Связку толовых шашек тащил в вещмешке сержант Недозор — запалы держал под гимнастеркой, чтобы не зацепило пулей.
И не полз, а стелился худенький сержант последние двести метров по прошлогоднему жнивью. И каждый полынный куст был ему броней и укрытием. Может, и спасло его тогда от пули неровно вспаханное танками поле.
Горел уже сложенный Ивой костерок из сухих веток, что развел он под одиноко стоящей сосенкой, занималась уже кора на деревце, а старшине все виднелась белесая, изрытая танковыми гусеницами земля того бесконечного солдатского поля и глухие удары свинца в эту землю. Он как бы вновь ощутил и полынную горечь во рту, и жар полдневного ослепительного белого солнца, и свое хриплое страшное дыхание.
…У него еще хватило сил отползти от сосенки, но он уже не услышал того, что сказал или собирался сказать:
— Прости меня, лес…
КАПИТАН СТРИЖЕНОЙ
«Почему я бегу? — думал Стриженой. — Нужно заставить себя идти спокойно: сосна потушена, Недозора отвезли в больницу. Барс ваял след, Поважный в курсе всех дел, а я бегу, я бегу потому, что нарушитель — Гонда, и он повернул к границе. Я боюсь, что он снова канет в этих озерцах и болотцах, зароется в другую нору-схрон и бог весть сколько будет там отсиживаться».
Капитан вспомнил лежащего навзничь Недозора, его бледное заострившееся лицо с пепельными подглазьями, и в который уж раз повторил про себя лаконичный текст записки, нацарапанной карандашом на газетном клочке и намертво зажатой в кулаке: «Товарищу капитану Стриженому. Мною в Черном бору опознан Иохим Гонда. У него что-то с лицом. Ранил его, но не знаю куда. Уходит на север, думаю, к шоссе. Все. Прощайте. Сосну поджигаю, чтобы…»
Стриженой скрипнул зубами. Его не покидало странное ощущение своего тела. Оно словно слегка закаменело, стало жестким и непослушным.
С того момента, как нашли старшину и потушили пожар, капитан думал о Недозоре. Он вспоминал его в разные годы и в различных ситуациях, ворчливого, как многие пожилые люди, порой по-детски застенчивого и безмерно доброго к солдатам-первогодкам, и догадывался, за что любили его пограничники. Он всех их встречал и провожал как собственных детей.
Капитан поймал себя на мысли, что и сам думает о Недозоре как о близком, родном человеке…
Граница — это люди. Старшина Недозор умел создавать людей границы. И он был предан ей до конца. Не эту ли преданность чувствовали растерянные парни, прибывающие на пополнение, когда старшина выстраивал их на заставском дворе.
Он проникал в каждого нового человека так, словно тот был чем-то необыкновенно интересен. Он открывал таланты и характеры. Кто был лучший следопыт отряда Глеб Гомозков до встречи с Недозором — хулиганистый, разбитной парнишка с непомерно развитым честолюбием. Старшина разглядел в нем призвание следопыта, особое чутье, догадку на след, трогательную и властную любовь к животным.
А он, Андрей Стриженой, разве не учился сам у Ивы Степановича выдержке и терпению, доброте и строгости! И всем тонкостям пограничного дела, которому невозможно обучить ни в одной высшей школе?
— …«Атлас», «Атлас», я — «Сорочь», я — «Сорочь».
Мегафон трещит и хрипит, словно его пронзают десятки молний.
— Я — «Атлас», — спокойно говорит Стриженой, — иду по следу. Закройте правый фланг, — и после недолгого раздумья глухо добавляет: — всеми имеющимися людьми.
Сейчас важно отсечь Гонду от развалин старого замка. Интуиция подсказывала капитану, что Палач устремится к воде. Маневренная группа отряда, если она успеет, заставят Гонду повернуть на юг. Так опытные загонщики выгоняют волка на затаившегося стрелка.
ГОМОЗКОВ
«…Дыши в себя, если враг близко», — вспомнил Гомозков третью заповедь старшины Недозора и придержал Барса. После ранения Мушкета следопыт ревниво относился ко всему, что делал Барс. Понимал — собака работает хорошо, и все же не мог избавиться от ощущения недоверия к новому другу.
Теперь Гомозков ступал осторожно. Слух и зрение обрели особую остроту. Он вдруг ощутил необъяснимое беспокойство, которое заставляет горных змей уползать в долины накануне землетрясения. Было такое ощущение, что тебя разглядывают. Барс рвался с поводка.
«Он где-то рядом, — думал следопыт, — совсем рядом. Нужно дождаться отставших Агальцова и Гордыню. И может быть, капитана. Он с группой идет к ручью».
На краю заболоченной поляны Гомозков остановился и, чувствуя холодок в груди, лег за поваленное бурей дерево. Из этого чахлого болотца и вытекал тот злополучный ручей, который петлял вдоль КСП, где Агальцов увидел шаровую молнию.
На Золотце едва слышно всхлипнуло. Раз. Другой. Гомозков до боли в ушах вслушивался в эти вроде бы знакомые звуки. Легкий ветерок принес тихий шелест.
«Уходит или провоцирует, — подумал проводник, — пустить Барса?… Но ведь ребята вот-вот появятся. Пересечь открытую поляну и… наткнуться на пулю». У Гомозкова вдруг заныла левая, контуженная две недели назад рука. «Носильщик» Гонды стрелял как бог. Если бы не Агальцов.
Сзади накатился нестройный треск сухостоя. Следопыт трижды крикнул совой. Треск смолк. Вскоре Агальцов и Гордыня подползли к поваленному дереву и молча уставились на проблескивающее сквозь кочкарник болотце. Они ни о чем не спросили, знали — Гомозков зря землю обнимать не будет.
— Он пойдет по ручью, а мы следом, — шепнул следопыт солдату.
Плеск стал слышней. Уходит.
— Прикрой, — шепнул Гомозков, — потом за мной…
И выскочил на свободное пространство.
…Пятый час идет поиск. Кольцо сжалось до предела. Но след потерян. Гонда не вышел из ручья, возможно, он даже и не входил в него. Барс метался по обоим берегам, не находя привычного запаха, и жалобно повизгивал, словно жалуясь на собственную беспомощность. Гомозков стоял потупившись, понимая, что ошибся, уверовав в единственный, как ему казалось, вариант движения Гонды. Палач оказался хитрей. Он догадался, что тропа к КСП перекрыта, и избрал другой путь. Скорей всего сделал по болотцу петлю, пропустил мимо себя пограничников и снова вышел в наш тыл. Только вот в каком месте? Начальник отряда полковник Поважный развернул маневренную группу к югу, приказав Стриженому с «тревожной» вернуться к болотцу и прочесать весь квадрат в поисках следа. Застава же во главе с замполитом лейтенантом Крапивиным наглухо закрыла границу по всему участку.
