Чернияз Абуталипов - Чекисты рассказывают...
Н. Юденич
СЛЕДОВАТЕЛЬ ЧК
Как сейчас помню, я сидел за столом в канцелярии Туркестанской комиссии по борьбе с голодом, когда позвонил телефон.
— Юденич?
— Да.
— Завтра в 9 утра явитесь на Уратюбинскую улицу в Особый отдел. Пропуск заказан.
Подобные звонки в то время нас, представителей старой интеллигенции, приводили в ужас. Нам казалось, что вызов в Особый отдел означал не что иное, как арест. Для этого было достаточно примеров — отдельные чиновники имели связи со всякого рода тайными организациями и, естественно, за подобную связь расплачивались. Лично я не разделял мнения, что всех интеллигентов должны сажать, но все же приглашение явиться в отдел принял без всякого удовольствия.
Домой пришел далеко не в радужном настроении. Рассказал жене, та приуныла. Ее можно было понять — вызов в секретную организацию не настраивал оптимистически, если учесть еще, что вызвали не вообще кого-то, а собственного мужа, плюс прапорщика, бывшего адъютанта 1-й Сибирской Запасной Стрелковой бригады, имевшего в свое время неосторожность сделать предложение дочери бригадного генерала.
Обсуждали, вспоминали, гадали. Ничего крамольного в моей биографии на семейном совете не нашли. И все-таки, провожая утром меня на работу, жена с тревогой сказала:
— Буду беспокоиться. Не задерживайся!
Это прозвучало иронически: будто я намеревался по собственной прихоти задержаться в Особом отделе. Вот если меня задержат — другое дело.
Пропуск я получил сразу, а затем меня повели к самому начальнику Особого отдела — Воскину. Он принял меня без всякой проволочки. По привычке, я постучался в дверь и услышал голос:
— Давай заходи!
Кабинет по тому времени оказался приличным. Человек, который меня принимал, выглядел элегантным, если опять-таки учесть время — разруху, голод, эпидемии. Я, естественно, почувствовал себя неловко в этой обстановке: на мне была выцветшая гимнастерка, старые шаровары и солдатские ботинки с обмотками. Я представился очень робко:
— Юденич! Меня вызывали…
Воскин не обратил внимания на мою фамилию. В лицо не посмотрел, а сразу на костюм, на ботинки, на обмотки.
— Почему плохо одеты?
Прямо скажу, вопрос показался мне издевкой и мгновенно озлобил. Захотелось надерзить ему.
— Все променял на продукты, — ответил я с вызовом.
Воскин вдруг улыбнулся. Он, видимо, ожидал встретить какого-нибудь буржуа, припрятавшего от власти слитки золота и отрезы шевиота и бархата, а перед ним оказался потрепанный событиями интеллигент.
— Будете работать следователем, — утвердил заранее принятое решение начальник.
— Но… — хотел возразить я. Воскин прервал меня.
— Никаких но… Вы мобилизованы! Пройдите к моему помощнику, товарищу Зингерову.
Что же, пришлось идти к помощнику. Разыскал кабинет и снова доложил.
— Я Юденич. Меня прислал к вам Воскин.
Из-за большого письменного стола поднялся большой человек в кожанке, которая в те годы олицетворяла форму руководящего состава. Еще я обратил внимание на его очень светлые волосы и крупный нос. Больше ничего примечательного в товарище Зингерове не было.
— Садитесь! — предложил он строгим тоном. — Вам уже известно, что вы назначаетесь следователем?
— Я работаю в Турккомголоде, — объяснил я.
— Это не имеет значения. Повторяю, вы назначены следователем… — Он нажал кнопку звонка. Вошел красноармеец, вытянулся на пороге. — Проводите товарища в следственную часть к Богомолову.
Чувствую, что вопрос мой решается окончательно, я все же пытался противиться:
— Не хочу работать следователем.
— Что-о?!
Это «что» прозвучало как удивление и негодование одновременно. На меня оно должно было произвести впечатление взводимого курка. Однако я все же сопротивлялся. Не зная задачи Особого отдела, рисовал себе его чем-то вроде старого охранного отделения. Ненависть к жандармам, рожденная еще в студенческие времена, жила во мне. Вспомнил забастовку учащихся в Москве, демонстрацию на Театральной площади вскоре после смерти Л. Н. Толстого. Над толпой красные флаги, льются скорбные и величественные звуки: «Вы жертвою пали в борьбе роковой…» И вдруг со стороны Неглинного проезда налетают конные жандармы. Начинается избиение студентов нагайками. Один и меня огрел по плечу. Тогда-то и появилась ненависть, не отвлеченная, а конкретная, так сказать, ощутимая.
Мой протест уловил Зингеров, но не стал объяснять или убеждать. Он передал листок бумаги красноармейцу, и тот повел меня в следственную часть. Я уже почувствовал себя арестованным.
Третья комната, в которой мне довелось побывать в то утро, произвела на меня довольно благоприятнее впечатление. Вернее, это была не одна комната, а две смежные: в одной, маленькой, сидел благообразный старичок, очень похожий на рабочего, во второй — сухощавый брюнет, с проседью на висках, в пенсне. Старичок оказался начальником следственного отдела Богомоловым, мужчина в пенсне — следователем Зарембой. Обстановка была простой, как во всяком учреждении, выполняющем большую по объему работу.
Едва я переступил порог, как старичок поднялся и, улыбаясь, пошел мне навстречу, словно прежде знал меня и теперь рад был видеть.
— Ну вот и хорошо, молодой человек, — произнес Богомолов, здороваясь. — Будем вместе работать. Спецы нам вот как нужны…
Приветливое, улыбчивое лицо старичка как-то сразу располагало к себе, делало общение с этим человеком приятным, интересным. Он усадил меня на стул и ласковым тоном стал расспрашивать, кто я и что умею делать.
Прежде всего я заявил о своей явной непригодности к работе, которую делают в Особом отделе. Действительно, у меня был диплом об окончании юридического факультета, но мне практически не приходилось соприкасаться с юридической деятельностью.
— Я тоже не соприкасался, а вот приказали и работаю, — мягко, как бы оправдываясь передо мной, сказал Богомолов. — Надо, контрреволюция за горло берет.
Насчет практики не помогло, тогда я стал излагать свою весьма не революционную биографию, упомянул тестя-генерала.
— Разные генералы бывают, — заметил с улыбкой старичок. — Вон повыше твоего генерала Брусилов, а сразу перешел на сторону Советской власти. Садись, будешь следователем. Товарищ Заремба поможет, он у нас специалист насчет составления всяких протоколов и решений.
Услышав свою фамилию, в комнату вошел мужчина в пенсне и спросил Богомолова.
— Вы меня?
— Познакомьтесь, это наш следователь, товарищ Юденич. Молодой еще, ему помочь надо…
