Ольга Репьева - Необыкновенные приключения юных кубанцев
— Мы тоже об этом думали… Поживёт у Веры, пока тёть Лиза вернётся, а к тому времени что-то придумаем.
— Я, сынок, не о том. Как ей-то сказать об этом?
— Вот этого и я боюсь. Слёз будет!.. А я их не переношу.
— Может, не след сказывать всю правду? Дома, мол, не оказалось, а куда подевалась — неизвестно. Не у соседей ли, мол…
— Нет… лучше сразу сказать правду. И ребята за это: так честней.
— Ну, смотрите сами… А насчёт остального, так тут и думать нечего: приютим, прокормим, с голоду не помрём. Жалко, барахлишка вы вчерась не прихватили. У обоих-то только то, что на них. Да и платьице на ней сам видел, какое. Нынче ведь ни купить, ни пошить.
— Тут я, мам, сглупил дважды, — запоздало пожалел Ванько. — Надо было зайти в хату хотя бы сёдни, что-нибудь из барахла наверняка ведь осталось! А я совсем выпустил из виду.
— Ничего, сынок, как-нито выкрутимся.
— Мам, я вам не говорил? Мы ведь парашют нашли. Лётчик, видать, бросил — помните, случай был в начале августа. Громадный такой лоскутище настоящего белого шёлка. Он сгодится на платье?
— Посмотреть нужно, может, и пройдёт. А он где?
— Спрятан в надёжном месте. Только его нужно бы обязательно перекрасить. Для безопасности.
— Можно и покрасить, дело нехитрое.
— А где щас краски найдёшь?
— Краски, сынок, сколь угодно. Из ореховой кожуры — это тебе коричневая. Прокипятить в луковой шелухе — цвет будет золотистый. А можно и в тёмный, ягод глухой бузины до зимы полно.
— Так это ж замечательно! Завтра же мы вам его доставим.
— У Лизы и машинка швейная есть. Зингеровская.
— Значит, с платьями из затруднения выйдем. Там хватит не только Тамаре, но и Вере со всеми её брательниками и ещё останется.
— Ты бы поел, цельный день ведь голодный, — спохватилась мать. — Я каши молошной сварила — принести?
— Меня ведь ждут — не дождутся… Ладно, неси, я по-быстрому.
Ванько ещё подкреплялся, когда пришёл Борис. Поздоровался с матерью.
— Ты, Боря, уже третий раз здороваешься. Садись с нами ужинать, — пригласила она.
— Спасибо, я не голодный, токо из дому, — отказался.
— А как там, всё нормально?
— В общем, да. Хотя, конешно…
— Рассказывай при маме, — разрешил Ванько.
— Порывалась несколько раз туда. Пригрозил было связать.
— Ты результат уже знаешь?
— Виделся с Мишкой.
— Не представляю, как я ей скажу… Может, ты? Не в службу, а в дружбу.
— Я целый день убеждал, что всё будет нормально, а теперь — с какими глазами?.. — заупирался Борис.
— А я бы севодни всё-таки не стала бы говорить правду, — вмешалась в разговор мать.
— Оттяжка, мам, — не выход из положения.
Помолчали. Ванько перестал есть, задумчиво, невидяще уставясь в какую-то точку в стене хаты.
— Ну, раз такое дело, ничего ей сами не говорите. У меня это мягче получится, — предложила Агафья Никитична.
— Вот спасибо! Вы нас просто спасаете! — поблагодарил Борис.
У Шапориных в хате уже горела керосиновая лампа, также укрепленная на стене. Трое мальцов сидело на стульчиках-чурках вокруг лохани с водой — Вера мыла им ноги перед сном. Старший, Володька, готовил постель.
— Колек, не хлюпай воду, а то будет лужа и заведётся гадюка, — сделала она замечание самому меньшему из братьев.
— Какая, балсая? — поинтересовался тот.
— Вот укусит, тогда узнаешь!
— А я её лозиной ка-ак тлесну!
— Это кто тут старших не слушается? — с порога спросил Борис. — Сичас посажу в мешок и отнесу цыганам!
Тамара кинулась к Ваньку, с тревогой и надеждой глядя ему в глаза: — Как там? Почему так поздно? Я с ума схожу!..
— Валерку мама принесла сюда. Он как раз уснул, когда я пришёл…
— Я не про него. У нас были?
— А куда ж мы, по-твоему, ходили? Правда, задержались… Идём, проведу, мама тебе всё и расскажет. А то у нас с Борькой очень срочное дело.
— Ты, Вань, проводи, да недолго! — поддакнул Борис. — А то не успеем.
Никогда ничего не боявшийся, он сейчас трусил разговора с Тамарой. На её попытки узнать хоть что-нибудь отвечал уклончиво: дескать, не волнуйся раньше времени, скоро всё узнаешь. И облегчённо вздохнул, когда та бегом — оставалось два подворья — заспешила по укутываемой вечерними сумерками улице. Подождав, пока свернула в калитку, вернулся в хату, где Вера всё ещё воевала с детворой: уложила всех на просторном топчане, где они продолжали вертухаться, хихикать и пищать.
— Сичас буду гасить лампу, — предупредила, набрасывая поверх них накидку, — Колек, хватит баловаться, а то украдет хока!
Боязнь быть украденным «хокой» у малыша появилась лишь после того, как сестра, постучав в дверь, спросила: «Это кто там стучится с мешком? Уходи, хока, мы уже позакрывали глазки и спим».
— А куда это Борис задевался? — поинтересовался Ванько.
— Послала наносить в кадушку воды. — Управившись, подошла к нему: — 3начит, тамарины дела плохи?
— Хуже некуда!..
— Она, бедная, как сердцем чуяла. Места себе не находила…
— Верчик-Мегерчик, ваше приказание выполнено! — по-военному доложил Борис, войдя и ставя ведро с водой на специальный табурет.
— Потише: дети токо-токо угомонились! — цыкнула на него хозяйка. — Вынеси заодно и из лоханки.
— У нас к тебе дело, — сказал Ванько, когда она, прикрыв дверь, вернулась. — Скоро освободишься?
— Да уже, считай, и управилась. — Вкручиванием фитиля загасила лампу и предложила пройти во двор.
Тускнел закат, и первые звёзды зажглись над рано отходящим ко сну хутором. Свежий ветерок со стороны утратившего былую шумливость лимана делал погоду нелётной для всё ещё многочисленных комаров.
— Говоришь, дело ко мне? — напомнила Вера, сев на завалинку между ребятами.
— Если точней, то просьба. Ты не будешь против, чтоб Тамара с брательником пожили пока у тебя? Покуда всё утихомирится, и мы…
— Можешь причину не объяснять: я с удовольствием! — охотно согласилась она, недослушав. — И веселей будет, и помощь мне, и ночью не боязно.
— А хочешь, сёдни переночую я? — предложил Борис. — Чтоб не так боязно.
— Один раз как-нито обойдусь!
— А если б не Тамара, как бы обходилась? — полюбопытствовал он.
— Если б да кабы… там бы видно было! Клаву бы попросила, — нашлась она.
— И ещё, — продолжил Ванько. — У вас, кажись, есть швейная машинка?
— Есть. Мама хотела променять её на что-нибудь дорогое, чтоб попытаться выкупить папу из концлагеря. Да токо ничего не вышло…
— А ты умеешь на ней шить?
— Так там и уметь нечего. Меня мама и кроить научила, да вот не из чего. А тебе что-то пошить надо?
