Владимир Понизовский - Посты сменяются на рассвете
— ¡Uno! ¡Dos! ¡Tres!.. ¡Uno! ¡Dos! ¡Tres!..[19]
Лаптев понял: идут приготовления к митингу.
На краю площади, напротив обелиска, возвышался тысячеоконный квадратный небоскреб. По фасаду его были натянуты портреты Карла Маркса и Ленина. Не так давно в небоскребе располагались министерства Батисты. Сейчас у стеклянного вестибюля сидели на стульчиках девушки-милисианос с самозарядными винтовками на коленях. Лифт вознес Андрея Петровича на восемнадцатый этаж. Ветер и здесь гулко хлопал дверьми, сотрясая дом. В кабинете Росарио были полированные столы, кресла, обтянутые мерцающей зеленой кожей, белые телефоны и неработающий эр-кондишн. А над столом его красовалась табличка: «Говори короче — мы отстали на 58 лет!» Вот уж что не свойственно кубинцам, как и всем латиноамериканцам, — так это говорить коротко. Лаптева озадачила и Цифра:
— Почему — пятьдесят восемь?
— Ровно столько хозяйничали на Кубе янки.
Океанский бриз гудел и в кабинете, колебля жалюзи окон, вороша на столах бумаги.
Росарио сам, видимо, решил придерживаться энергичного лозунга над столом — поднялся, затянул ремень на животе, поправил кобуру:
— Нас ждут в народном имении в Пинар-дель-Рио. Поехали!
— Это далеко? Мы должны обернуться к вечеру — готовимся к отходу.
— Нет проблем!..
Отечественный, львовский, взятый в управлении порта автобус осваивал живописнейшую дорогу. Поехал даже боцман Храпченко. Комсорг Жора дирижировал, одессит Саша бренчал на гитаре. Все дружно пели.
Росарио, держа микрофон у губ, исполнял роль гида.
Шоссе оторвалось от моря, и теперь по обеим сторонам тянулись невысокие горы с возделанными по склонам полями, на границе земли и неба ровняли строй белоствольные королевские пальмы, а вдоль дороги, в кофейнях-кантинах, восседали на стульчиках перед стойками мужчины в широкополых шляпах.
Дорога — именно она создает представление о стране. Первое впечатление, которое остается самым ярким. Разве не запомнил Лаптев на всю жизнь ревущий грузовик с ящиками снарядов в кузове и испанца, метнувшего в Лену золотое ядро апельсина?.. Странно... Образ той гибкой девчонки с растрепавшимися волосами не желал совмещаться с нынешней Леной.
Андрей Петрович прислушался к голосу гида. Росарио рассказывал:
— Куба — это материк в миниатюре. На острове есть почти все, что характерно для обширных континентов: горы и равнины, леса и саванны, реки и озера, болота и пустыни. Год здесь не делится на привычные весну, лето, осень, зиму, а разграничен на два сезона: сухой, с декабря по апрель, и влажный — все остальное время. Кубу отличает постоянство температур. Средняя январская равна двадцати одному градусу, средняя августовская — двадцати восьми, а среднегодовая — двадцати четырем.
— Посмотрите налево! Посмотрите направо!.. Обратите внимание на цвет земли. Нет, это не битый кирпич — это матанса, краснозем, самая богатая почва в мире. Она так плодородна, что практически неистощима. На Гаити, в Перу и на Ямайке сахарный тростник дает урожаи три-четыре года, а здесь — восемь и десять лет. Есть плантации, где его посадили и сто лет назад. С той поры только и руби в сафру — срубил, жди следующего урожая. Представьте себе, если бы так можно было выращивать хлеб — не сеять, а лишь жать? Учтите к тому же еще и то, что кубинский тростник — самый сладкий в мире.
— Я читал, сахарным тростником одарил Кубу Христофор Колумб? — продемонстрировал свою эрудицию Жора.
— Совершенно верно, он завез это растение на Большие Антилы с Канарских островов, — подхватил Эрерро. — К середине прошлого века тростник стал здесь монокультурой, сама же Куба превратилась в главного поставщика сахара на мировом рынке. Однако этот дар природы оборачивался для кубинцев бедой: народ был чуть ли не самым нищим на всем свете, потому что все доходы от сахара заграбастывали янки.
Парни слушали внимательно. Молодец, Росарио, продолжай в том же духе!..
— И первым же своим декретом революционное правительство провозгласило закон об аграрной реформе. Вспомните один из первых декретов вашей революции... — Эрерро щедро повел рукой. — Теперь вся земля Кубы принадлежит народу. Фидель сказал: «Наша революция — это социалистическая, демократическая революция обездоленных, совершенная обездоленными для обездоленных». И тысячи кубинцев аплодировали его словам и кричали: «Вперед и вперед! А кому не нравится, пусть примет слабительное!»
Матросы захохотали.
Через час они достигли цели своего путешествия.
— И вот теперь, друзья, вы уже можете увидеть, что приносит обездоленным аграрная реформа. — Росарио первым вышел из автобуса, жестом хозяина пригласил за собой гостей. — Это народное имение Лос Пинос. Прежде все земли принадлежали сыну Батисты. На плодородных участках он разбил плантации тростника, а крестьян вытеснил в болота.
Поселок народного имения напоминал маленький город. Вдоль асфальтированной дороги, обсаженной молодыми деревьями, поднимались новенькие двухэтажные коттеджи. В распахнутых окнах появились женщины. Высыпала детвора. Здесь еще не привыкли к экскурсантам.
Подкатил голубой ободранный «шевроле». За рулем сидел молодой человек в шляпе ковбоя. Хлопнул дверцей. Расправил плечи. Смуглое лицо, обрамленное смоляной курчавой бородкой. На мягких сапогах — шпоры. Лаптев перевел взгляд на Росарио и снова посмотрел на юного кубинца: будто копия пикадора тех далеких испанских дней!..
— Познакомьтесь. Управляющий народным имением, — представил Росарио.
Управляющий начал показывать им свое хозяйство, повел на фермы, к легким навесам с загородками из жердей. Под навесами меланхолично пережевывали корм горбатые зебу и коровы.
— Здесь все для крестьян в новинку, — снова вступил в права гида Эрерро. — И дома, и фермы, и даже то, что коров можно доить два-три раза в день. Раньше здесь получали от коровы молока меньше, чем у вас от козы. Когда советские зоотехники организовали показательную вторую дойку, гуахиро приехали чуть ли не со всей округи.
Росарио легко перепрыгнул через загородку. Схватил за рога крепыша бычка и ловко, казалось, без усилия, повалил его на спину. Бычок беспомощно засучил в воздухе копытами.
«Ишь ты...» — посмотрел на бывшего пикадора Андрей Петрович.
Боцман Храпченко не удержался, перелез через ограду, подступил к другому бычку, вцепился в него, сопел-сопел, но побороть не смог:
— Ч-чертов сын!..
Подошли светловолосые парни. Они были в клетчатых рубахах, их носы на январском солнце обгорели до клочьев.
