Мария Колесникова - Гадание на иероглифах
Роберто Фариначчи — это, как говорят французы, «анфан террибль»[5] фашизма. Из железнодорожных служащих. Был связан с социалистами, благодаря предательству оказался около Муссолини. Принимал личное участие во всех начинаниях дуче.
Вирджинио Гайда — журналист. В войну был советником итальянского посольства в Петербурге. В 1919 году написал грязную книжонку о России. Сейчас он возглавляет профашистскую газету «Джиорнале д’Италия». Слепо предан Муссолини. Он — автор всех передовиц своей паршивой газетенки. А так как газеты всего мира называют его верным толкователем мыслей дуче и зеркалом мыслей министра иностранных дел Италии графа Чиано, то ты внимательно прочитывай при случае эти передовицы, чтобы быть во всеоружии.
Артуро Боччини — глава ОВРА, ее организатор и вдохновитель. После четвертого покушения на Муссолини взбешенный дуче отдал приказ своему министру внутренних дел Федерцони найти такого человека, который мог бы наладить дело охраны нацистских вождей и искоренить в стране всех антифашистов. Федерцони нашел такого человека. Это был некий Артуро Боччини, префект полиции в Генуе. «Хорошо, — сказал он, выслушав дуче. — Отныне ничто не нарушит вашего спокойствия. Вся Италия будет под контролем. Но для этого мне потребуется миллиард лир». — «Ты спятил!» — завопил Муссолини. Но, поразмыслив, миллиард все же дал — жизнь дороже! Боччини нанял целую армию отборных головорезов. Так возникла ОВРА — секретная политическая и террористическая полиция. Они берут на заметку каждое новое лицо, независимо от его звания и положения. Так что, дорогой коммерсант, имей это в виду. Они бросили в тюрьму Грамши и многих его соратников. Боччини исключительно ревностный служака. Кроме его непосредственных подчиненных, почти никто в Италии не знает его в лицо. Он холостяк и проводит все свое время в служебном кабинете в палаццо Виминаль. Он никогда не берет отпуска, никуда не ездит, но его молодчики вездесущи.
— Что ж, риск всегда существует, всегда что-нибудь может случиться, — философски заметил Маневич и с усмешкой закончил: — Но я солдат, этим все сказано.
— Сейчас, как ты знаешь, в Италии положение несколько изменилось, — продолжал Берзин. — Ввиду экономического кризиса участились рабочие забастовки. Антифашистское движение активизировалось. ОВРА донимает своими провокаторами. Ты должен быть исключительно осторожен.
День расставания приближался, и они попрощались сердечнее обычного. Оба понимали сложность и ответственность задания, его исключительную важность и меру риска, которому подвергался разведчик. Ценой могла быть жизнь. Берзин был исключительно чуток к людям и всячески старался обеспечить им безопасность в работе. Он строго требовал соблюдения всех правил конспирации. В разведчике ценил прежде всего дисциплину, преданность делу, сурово карал за эмоциональную «отсебятину». До сих пор помнят, как исключительно сдержанный Старик однажды пришел в неописуемую ярость. Он узнал, что один из разведчиков, находясь на задании за рубежом, поддался азарту и проиграл в рулетку деньги. Незадачливый разведчик тут же был отозван.
Берзин возлагал большие надежды на Маневича: бывший комиссар бронепоезда, воспитанник Военно-воздушной академии, специалист в сфере самолетостроения. Очень интеллигентен, владеет шестью иностранными языками. На немецком и итальянском говорит безукоризненно. Обаятелен и скромен. Настоящий военный разведчик!
Берзин засиделся в управлении до поздней ночи. Вернувшись домой, тихо прошел в свой кабинет, улегся на диване и сразу же крепко заснул. Но утомленный мозг продолжал, по-видимому, бодрствовать, и ему приснился странный сон…
Полыхал огнем помещичий замок. Было душно и жарко. Он, Петерис Кюзис, вместе с какими-то очень знакомыми людьми бежал по широкой мраморной лестнице наверх. В обширном зале с сияющим паркетом он остановился, пораженный великолепием окружающего. Всюду ковры, золоченая мебель, огромные картины на стенах, сверкающие в зареве пожара хрустальные люстры. На минуту ему стало жаль всей этой красоты, но, охваченный общим экстазом разрушения и ненависти, он вместе со всеми стал срывать со стен картины, ломать золоченую мебель и грудой сваливать посреди зала. Вдруг эта груда запылала ярким пламенем. Пламя взметнулось до самого потолка, и Петерис задохнулся от едкого дыма. А пламя уже растекалось по окнам, и стекла громко трескались от невыносимого жара. Кругом бестолково метались люди, они громко кричали, широко открывая рты. Кто-то крепко схватил его за плечо и зашипел в самое ухо: «Ага! Попался, голубчик! К расстрелу! К расстрелу!» Петерис попытался вывернуться из цепких пальцев, но не тут-то было. Тогда он громко крикнул и проснулся.
В комнате было очень жарко, и его душил кашель. Сердце билось громко, неровными толчками. «Переработал», — подумал он. Была глубокая ночь. Фонарь, освещавший улицу, бросал через окно мутноватые блики на пол и стены. Берзин приподнялся, нащупал на письменном столе коробку с таблетками и положил одну под язык. От сердечной боли левое плечо словно бы онемело. Сон удивил его своей определенностью, яркостью, и Берзин почти вслух сказал: «А жизнь очень длинная штука» — и тут же с уверенностью подумал, что, если бы у него в запасе была вторая жизнь, он постарался бы прожить ее так же.
Сон слегка взволновал его, странным образом вернул ему забытые ощущения пережитого и как бы осветил всю жизнь. Он увидел батрацкий барак из красного кирпича с длинным, узким коридором, в который с обеих сторон выходили двери комнат, словно двери тюремных камер. Комнат было много — окно к окну, так они были тесны, лишены малейших удобств. В одной из таких комнат ютилась их семья — отец, мать, старший брат Ян, он, Петерис, сестры: Паулина и Кристина. Спали на широких полатях, кинув под себя какой-нибудь старый кожух, укрывались всяким тряпьем. Он ощутил душный запах барачного коридора — запах прачечной, кухни, людского пота. Услышал голос матери: «Для нас бога нет. Он только для богатых». Мать разрывалась между детьми и работой. Она осталась в памяти Берзина вечно куда-то бегущей, придавленной страхом — как бы не отказали в работе, не выбросили среди зимы из барака. Хозяин был беспощаден, чуть что — расчет, иди куда хочешь. Отец с утра до ночи пропадал на баронской усадьбе, а летом не появлялся домой неделями. Берзин увидел его большие, корявые ладони, его тяжелую, неуклюжую походку крестьянина.
Отец был православной веры, и дети получили возможность учиться. Он и Паулина за много километров, через лес, стали бегать в сельскую школу. И опять, как прежде, Берзина захватила сумрачная красота родного края с его лесами, голубыми озерами и могучими реками. В повседневной жизни он редко вспоминал о Латвии, разве только в связи с политическими событиями. Иногда ему казалось странным, что он принадлежит к определенному народу, у которого свои традиции, своя культура и свой быт. Но, оказывается, родина всегда была где-то рядом и давала о себе знать неожиданными снами и воспоминаниями.
