Василий Ардаматский - Первая командировка
И тут Самарин почувствовал непонятную усталость, не хотелось даже шевельнуть пальцем, не хотелось ни о чем думать.
Надо отвлечься... Вспомнил, что вчера, когда пришел домой, хозяин квартиры хотел с ним поговорить, а он отшил его.
Самарин встал и, открыв дверь, крикнул:
— Господин Леиньш! — Тот, словно ждал этого зова, мгновенно появился в дверях комнаты. — Что вы хотели мне вчера сказать? Заходите.
Леиньш вошел и прислонился к дверной притолоке. Впервые Самарин заметил, как сильно сдал его хозяин, весь точно усох. Интересно, как себя чувствуют сейчас эти местные мародеры?
— Я хотел спросить, долго ли вы собираетесь жить у меня? — спросил Леиньш, глядя в сторону.
— А что случилось? Нашли более выгодного жильца?
— Да что вы? И не думаю об этом! — торопливо проговорил Леиньш. — Но тут такое дело. Лето, понимаете, на закате, в деревне уборка урожая начинается, и я хочу перебраться к брату, помочь ему. Да и зимой там спокойней будет, главное — к столу все свое имеется.
— Но при чем тут я? — удивился Самарин, уже догадываясь, куда клонит хозяин.
— Просить я вас хотел, чтобы жили вы во всей квартире, а если кто будет интересоваться, чтобы сказали, что квартира моя, а я — у брата в деревне. — И, помолчав, добавил: — Заплатите мне за год вперед...
— А вы что же, больше не дворник?
Леиньш вяло махнул рукой:
— Одно звание... Жалованья третий месяц не выдают. Так как насчет моей просьбы?
— Хорошо, я сделаю, как вы просите, но жить буду по-прежнему в этой комнате. — Леиньш съежился под пристальным взглядом Самарина. — Значит, вы, пока суд да дело, решили из Риги бежать? А квартира-то не ваша, а только захвачена вами.
— Господин Раух, теперь разобраться, где чье, невозможно, — вздохнул Леиньш, переступая с ноги на ногу.
— Но вы все же то, что захватили, считаете своим?
— Хотите верьте, хотите не верьте, но мы с братом решили — пусть все будет нетронутое, а хозяин вернется — отдать. Честное слово...
— Ах, так... Вы создали камеру хранения награбленного добра? — рассмеялся Самарин.
— Уж как хотите, но дело это, между прочим, только наше, то есть промеж латышей! — вдруг разозлился Леиньш. — И мы сами разберемся. — И добавил с ухмылкой: — Вы-то все отсюда уедете, а мы уж тут разберемся и сами все уладим.
— А откуда это вы взяли, что мы отсюда уедем? — не без угрозы спросил Самарин.
— Что же, я не вижу, что ли, как ваши все время уезжают? В нашем доме уже квартир десять свободных. И между прочим, всю мебель, что была в тех квартирах, они вывезли в Германию. А меня укоряете...
— Мы делаем это по праву войны. Мы воюем, господин Леиньш, здесь — фронт. Когда победим, мы и здесь все образуем по закону! — со строгой наставительностью сказал Самарин.
Леиньш глянул на него с откровенной усмешкой и промолчал. Он уже собрался уходить, но задержался:
— По городу слух... будто русские объявили, что будут по закону судить всех, кто тут помогал вам... ну и всех наших, которые действовали... Может быть такое?
— Руки у них коротки! — холодно ответил Самарин.
— В Краславе фронт слышен, — покачал головой Леиньш.
— Что еще за Краслав?
— Город наш... латвийский... Не дай бог! Не дай бог! — Он тяжело вздохнул и ушел, шаркая ногами в домашних туфлях.
«Встревожились и эти голубчики! До чего же все это приятно! И все это работает на меня, на мое главное сегодняшнее дело».
И вдруг внезапное и будто непроизвольное переключение на мысли о своей жизни по легенде: «А ты подумал о том, что и немец Раух находится в этих же обстоятельствах и не может не реагировать на них уже хотя бы потому, что они отражаются на его коммерческих делах?» И тут же возникла мысль о главном деле: «Не переигрываю ли я и перед Осиповым со своим слепым от незнания оптимизмом? Это же крайне опасно.. Не говоря о том, что Осипов может принять меня за ограниченного, неинтересного для него человека и порвать отношения, но, уже зная, что я не дурак, может заподозрить провокацию и станет докапываться до моего прошлого по своим каналам. Вывод — нужно тщательно контролировать каждый свой шаг и быть особо бдительным в предстоящем разговоре с Осиповым, учитывая его откровения о войне».
Самарин посмотрел на часы — 12.20... И снова эта непонятная усталость. Неужели сдали нервы? Но он же совершенно спокоен. Отчего же усталость?
Самарин подошел к окну. Утром казалось, что день будет солнечным — небо было чистое, высокое. А сейчас по нему ползли низкие тучи, то и дело они закрывали солнце, и тогда на зеленый двор падала тень, и нужно было ждать пока ее смоет солнце. Но ненадолго. Рудзит про такую погоду говорил — рябая. В такую же погоду вчера Самарин приходил к нему на рынок. День был будний, рынок пустовал. Впрочем, теперь и в воскресенье былого оживления там не увидишь. Когда Самарин подошел к Рудзиту, тот читал латышскую газету, которую он называл «Голос проституток». Приняв от Самарина донесение, он подмигнул и сказал:
— Сегодня в «Голосе проституток» статейка интересная. Пишет ее Арнольд Багун-Берзиньш — бандит из местных фашистов. Он на чем свет стоит клянет латышей, которые, забыв, что немцы освободили их от большевиков, запрятались сейчас в щели и не хотят в трудный час помочь своим освободителям, не вступают в отряды самообороны, а те, которые вступили, не являются на сборы. И под конец он пугает, что немецкое командование располагает точными данными, будто русские, если дойдут до Риги, снесут ее с лица земли. Ну ни проститутка ли? И на этом обмане они зовут превращать каждый дом в крепость латышской независимости. Вон когда вспомнили о нашей независимости. Ей-богу, злюсь, но и радуюсь. Горит земля у них под ногами.
Уже начался второй час дня...
Самарин пришел в отель нарочно с опозданием на десять минут. Сидевший за стойкой портье Киву жестами позвал его к себе.
— Во втором холле вас ждут, — сообщил он шепотом. — Хочу предупредить — господин злой, как деревенская собака.
Осипов сидел у радиоприемника, склонив к нему голову, слушал какую-то передачу. Увидав Самарина, выключил приемник и встал. Поздоровался сухо, и они прошли в ресторан.
Они сели за маленький столик у окна. Кроме них, никого в зале не было. Даже официанты долго не показывались.
— Извините за опоздание, — тихо сказал Самарин. — Мне нужно было занести деньги местному жителю, а он дал мне старое название улицы. У кого из прохожих ни спрошу — твердят свое «несапрот» и уходят.
— На самом деле все они немецкий знают, — так же тихо отозвался Осипов, смотря в меню. — Но последнее время они стали его забывать. В порядке эксперимента я спросил у одного что-то по-русски, так у него глаза чуть не вывалились — и бегом от меня! Очень сложно бедным латышам с языкознанием... — Осипов положил раскрытое меню возле себя, оглянулся, — где же, наконец, официанты? — и спросил: — Но неужели они что-то вам еще продают?
