Эдгар Берроуз - Тарзан из племени обезьян. Возвращение Тарзана. Тарзан и его звери (сборник)
– Кто ты? – спросил он. – И почему грозишь Тарзану, приемышу обезьяны?
Косматый самец посмотрел на него удивленно.
– Я Акут, – последовал ответ на простом, примитивном диалекте, находящемся в самом низу иерархии разговорных языков.
Тарзан тотчас понял, что он полностью схож с наречием племени, в котором прошли первые двадцать лет его жизни.
– Я Акут, – повторил самец. – Молак мертв. Теперь я вожак. Убирайся, или я тебя убью!
– Ты видел, как легко я убил Молака, – ответил Тарзан. – Поэтому я убил бы и тебя, если б собирался стать вожаком. Но Тарзан, приемыш обезьян, совсем не хочет стать вожаком племени Акута. Все, чего он хочет, – это мирно жить в этой стране. Будем друзьями. Тарзан, приемыш обезьян, может помочь тебе, а ты можешь помочь Тарзану, приемышу обезьян.
– Ты не можешь убить Акута, – ответил самец. – Нет никого сильнее Акута. Если б ты не убил Молака, это сделал бы Акут, потому что Акут готов стать вожаком!
В ответ Тарзан бросился на огромного самца, который во время разговора ослабил бдительность.
В мгновение ока человек схватил огромную обезьяну за запястье и, прежде чем та успела с ним сцепиться, вывернулся и вскочил на ее широкую спину.
Соперники упали разом, но замысел Тарзана так хорошо сработал, что, прежде чем они коснулись земли, он применил к Акуту тот же прием, которым сломал шею Молаку.
Человек-обезьяна медленно стал сдавливать мощную шею. Но как в прежние времена Тарзан дал Керчаку возможность покориться и остаться в живых, так и теперь он оставил Акуту, в котором видел будущего могучего союзника, возможность выбора: жить в дружбе с победителем или умереть, как это сделал на его глазах свирепый и доселе непобедимый Молак.
– Ка-года? – шепнул Тарзан лежащей под ним обезьяне.
Это был тот же вопрос, который он некогда, также шепотом, задал Керчаку, и на языке обезьян это означало: «Сдаешься?»
Акут вспомнил треск, после которого могучая шея Молака была окончательно свернута, и содрогнулся.
Однако отдавать власть над племенем ему совсем не хотелось, поэтому он вновь поднатужился, чтобы освободиться, но еще одно мучительное нажатие на шейные позвонки исторгло из агонизирующей обезьяны желанное: «Ка-года!»
Тарзан немного ослабил хватку.
– Ты все равно можешь быть вожаком, Акут, – сказал он. – Тарзан говорит тебе, что не хочет быть вожаком. И если твое право на первенство кто-нибудь оспорит, Тарзан, приемыш обезьян, поможет в твоей битве.
Человек-обезьяна встал, и Акут тоже медленно поднялся на ноги.
Упрямо потряхивая головой и сердито рыча, он заковылял к стае, взглянув сперва на самца, что был покрепче других, потом еще на нескольких, почти таких же, от которых можно было ожидать, что они попробуют оспорить его власть.
Но никто на это не отважился. Вместо этого сородичи расступились с его приближением, а потом потянулись за ним в джунгли, снова оставив Тарзана на берегу одного.
Раны, нанесенные Молаком, мучили человека-обезьяну, но он привык к боли и переносил ее спокойно и мужественно, как водится у диких зверей, которые научили его жить в джунглях не хуже тех, кто для этого рожден.
Тарзан понимал, что в первую очередь ему необходимо раздобыть оружие, которое позволило бы ему обороняться и нападать, потому что встреча со стаей приматов и далекие свирепые голоса Нумы, то есть льва, и Шиты, как называли обезьяны пантеру, служили предупреждением, что его жизнь в джунглях не будет простой и безопасной.
Его ждало возвращение к прежнему существованию, полному постоянных угроз и кровавых схваток, – к миру, где ему придется охотиться самому и где на него станут охотиться другие. Жестокие звери опять станут выслеживать его, как делали это в прошлом, и не будет такого момента, ни днем ни ночью, когда он сможет обойтись без простейшего оружия, которое необходимо смастерить из того, что окажется под рукой.
На берегу Тарзан нашел обломок хрупкой вулканической породы.
Затратив немало усилий, он сумел отколоть от него узкую полоску длиной около двенадцати дюймов и толщиной в четверть дюйма. Один край рядом с кончиком был совсем тонким на протяжении нескольких дюймов. Этот камень уже напоминал нож.
С ним Тарзан отправился в джунгли и ходил там, пока не нашел то, что искал. Поваленное дерево. Ему и раньше доводилось встречать такие, отличающиеся очень твердой древесиной. Он отрезал от него маленькую прямую ветку и заострил на конце.
Затем в лежащем на земле стволе Тарзан сделал маленькое круглое углубление. Туда он положил несколько тщательно измельченных крупинок сухой коры, вставил в него острый конец палочки и, сидя верхом на стволе дерева, начал быстро вертеть ее ладонями.
Спустя некоторое время над импровизированным трутом поднялась тонкая струйка дыма, а через несколько секунд появилось и пламя.
Подкладывая в костерок сперва тонкие ветки, а затем потолще, Тарзан вскоре развел довольно сильный огонь во все увеличивающемся дупле засохшего дерева.
В него он сунул лезвие своего каменного ножа, а когда оно сильно нагрелось, Тарзан его вынул и капнул водой на участок камня рядом с тонким краем. Под действием зашипевшей влаги маленькая чешуйка гладкого материала отслоилась и упала на землю.
Так, мало-помалу, Тарзан приступил к превращению тонкого края камня в примитивный охотничий нож.
Он не пытался совершить это в один присест.
Сперва Тарзан был доволен уже тем, что получил режущую кромку длиной в пару дюймов, с помощью которой смастерил рукоять для ножа, вырезал длинный гибкий лук, тяжелую дубинку и сделал хороший запас стрел.
Все это он спрятал на высоком дереве рядом с небольшим ручьем. На нем же он соорудил помост с крышей из пальмовых листьев.
Когда Тарзан покончил со всем этим, уже начало смеркаться, и он почувствовал, что невероятно голоден.
Во время недолгой прогулки по лесу вверх по течению небольшой речушки, у которой стояло его дерево, он нашел водопой, пользующийся у лесных зверей большой популярностью, судя по тому, как они размесили грязь на обоих берегах. Самые разные животные приходили сюда явно в немалом количестве. К этому месту, бесшумно ступая, и направился человек-обезьяна.
Верхние ветви деревьев смыкались над водопоем, образуя подобие верхней террасы. С нее-то Тарзан и свесился с проворством и грацией хвостатой мартышки. Если б не тяжелый груз, лежащий у него на душе, он был бы счастлив вернуться к прежней свободной жизни далекого детства.
Но даже с этой ношей он чувствовал, как к нему возвращаются привычки прежней жизни, которые на самом деле куда больше передавали его сущность, чем тонкий налет цивилизации, возникший после трех лет, проведенных среди белых людей в большом мире. Это был только внешний лоск, скрывавший грубого зверя, которым всегда оставался Тарзан из племени обезьян.
Увидь его таким, пэры, его сотоварищи по палате лордов, воздели бы свои аристократические руки в священном ужасе.
Тарзан бесшумно перебрался на нижние ветви огромного дерева, нависшие над самой тропой, и пригнулся. Его зоркие глаза и чуткие уши напряглись, улавливая то, что происходит далеко в джунглях, откуда, как он хорошо знал, вскоре появится ужин.
Долго ему ждать не пришлось.
Едва он поудобней уселся в засаде, поджав под себя сильные, мускулистые ноги, подобно тому как приседает пантера, готовясь к прыжку, как Бара, антилопа, грациозной поступью спустилась к водопою.
Но вышла к нему не только Бара. За изящной антилопой следовал еще кто-то, кого та не могла ни увидеть, ни почуять, но чьи движения не ускользнули от Тарзана, который хорошо видел все со своего дерева.
Он не знал в точности, какой зверь так скрытно крадется через джунгли в нескольких сотнях ярдов позади антилопы. Но человек-обезьяна был убежден, что преследовал быстроногую Бару один из самых могучих хищников, причем ради того же, зачем пришел сюда сам Тарзан. Возможно, Нума, то есть лев. А может быть, Шита, пантера.
В любом случае Тарзан понимал, что его трапеза от него ускользнет, если только Бара не станет приближаться к броду быстрее, чем сейчас.
Едва эта мысль промелькнула в голове у Тарзана, какой-то шум выдал того, кто следовал по пятам за добычей, потому что антилопа вздрогнула, на миг замерла на месте, вся трепеща, а затем молниеносным скачком ринулась к реке и к Тарзану. В намерения животного явно входило пересечь мелкий брод и уйти от погони на другой стороне реки.
Менее чем в ста ярдах от него появился Нума.
Теперь Тарзан мог видеть его как на ладони. Бара вот-вот пробежит под его веткой. Получится ли? Но даже раньше, чем человек-обезьяна успел задать себе этот вопрос, разжал руки и спрыгнул с ветки, оседлав испуганную антилопу.
Еще миг, и Нума настиг бы обоих, так что, если человек-обезьяна собирался поужинать этим вечером или вообще еще когда-нибудь в своей жизни, он должен был немедленно что-то предпринять.
