Сергей Заяицкий - Красавица с острова Люлю
— Пусть бегут до самого дома, — кричал Галавотти, — они помогут нам выгружаться… Осталось, какие-нибудь две версты… Вот это все старая часть города, сеньоры, здесь темно и сыро, но если нужно спастись от полиции, то лучшего места не найти даже в лондонском Уайтчапле!.. Ого!..
Это было сказано, когда оба бегуна, обменявшись непонятными криками, вдруг выхватили откуда-то ножи и прыгнули к самой телеге. Мгновенно Галавотти вынул из обоих карманов огромные револьверы системы Кольта и направил дула на бегущих. Те моментально отстали и, ругаясь, исчезли в облаке пыли.
— Теперь, — объявил Галовотти, убирая револьверы, мы имеем полное и законное право не платить… Они покушались на убийство… Но берегитесь… Они попытаются зарезать одного из вас!
— Так заплатить им! — вскричал Ламуль в ужасе.
— Лучше дайте эти деньги мне, и я выпью за ваше здоровье стакан джину! Приехали!
Телега с громом вкатилась в какой-то каменный двор, возница мгновенно осадил мулов и вдруг каким-то незаметным движением опрокинул телегу. Люди и чемоданы посыпались на землю. Из дверей дома выскочили двое мальчишек. С необычайной скоростью привязали они чемоданы к веревке, выброшенной кем-то из второго этажа, и чемоданы, как чудовищная гроздь, закрутились в воздухе.
— За мной, сеньоры, — крикнул Галавотти и, схватив под руки Ламуля и Валуа, понесся вверх по темной каменной лестнице. Мальчишки поволокли также Яшикова, Эбьена и Сигаля. Через пять минут они не то валялись, не то сидели в полутемной комнате с окнами на улицу.
Галавотти куда-то исчез, а Ламуль, встав с плетеного дивана и потирая поясницу, подошел к окну. То, что он увидел, заставило его вздрогнуть, и он едва удержался, чтоб не вскрикнуть от неожиданности: из окна противоположного дома глядело темное бородатее лицо глухонемого бразильца. Ламуль поманил своих спутников, но, когда они подошли к окну, видение исчезло. А в дверях стоял добродушный толстяк в колпаке и в грязном фартуке — хозяин отеля — и говорил, улыбаясь:
— Ну, канальи, рассказывайте, что вы натворили? Убийство или просто кражу со взломом?
Глава III
Новое приятное знакомство
Наступила томная южная ночь. Отсветы реклам перебегали по небу, город трепетал томительной ночной жизнью, долетавшей сюда вместе с волнами какого-то терпкого аромата цветов, так что казалось, кокетка опрокинула туалет с десятком душистых флаконов. Ламуль вспомнил свою Прекрасную Терезу, пощупал свою фальшивую бороду и пробормотал:
— А ведь чего доброго — нас и в самом деле принимают за убийц…
— Забавно это слышать тому, чьи предки некогда на троне, украшенном лилиями…
— К черту предков… Доктор… что вы обо всем этом думаете?..
— Много интересного, поглядите, что мне удалось поймать у вас под кроватью, господин Эбьен…
Он положил на стол сверток бумаги, который слегка шевелился, и наклонил свечу…
— Что это такое?
— Редчайшей породы сколопендра, — сказал доктор, — такой экземпляр попадается один на 10.000; и вам повезло настолько, что как раз под вашею кроватью мне удалось найти его!..
— Фу! Какая гадость… Чем же он знаменит, этот ваш урод?
— От его укуса, — сказал доктор, любовно рассматривая маленькое чудовище, — умирают почти мгновенно…
Все вскочил в страхе.
— А вы уверены, что их еще там нет?
— Таких нет… а обычных довольно много…
— А от обычных что бывает?..
— О, — сказал профессор презрительно, — от них умирают дня в два, в три… Есть среди них настолько вялые и слабые типы, что от их укусов отделываются местною гангреною…
Пьер Ламуль заходил из угла в угол.
— Положительно, — сказал он, — здесь нельзя задерживаться!.. Переночуем как-нибудь ночь, а завтра же переедем в лучшую гостиницу, или…
— О сеньоры, — раздался знакомый голос, — уверяю вас, что лучше «или»…
— Послушайте, сеньор Галавотти, — произнес Ламуль, — вы, очевидно, все знаете…
— Я знаю три четверти всего, — отвечал тот скромно, — но я знаю человека, который знает все…
— Ну, так слушайте… Вы не думайте в самом деле, что мы какие-нибудь воры… мы путешественники… Вот это знаменитый профессор географии, вот это лучший в Париже адвокат, это русский эмигрант, это нечто вроде французского короля, а сам я писатель… Мы едем с научною целью на один остров… остров Люлю… Вы знаете такой?..
— Если я не знаю, то это еще ничего не значит, ибо я знаю человека, который все знает…
— Вы можете достать нам этого человека?
— Хоть сию же минуту… Позвольте…. минуту тишины, сеньоры.
Все прислушались. Снизу из-под пола донеслись странные звуки; казалось, что кто-то катает пустую бочку по железному листу и от времени до времени пускает в ход автомобильную сирену.
— Что это? — спросил Эбьен с некоторым страхом.
— Это, — отвечал Галавотти таинственно и восхищенно, — кривоглазый Пэдж поет вечерние псалмы…
В это время страшные звуки смолкли и прогремел выстрел.
— Он кончил петь, — воскликнул Галавотти, — пропев псалмы, он всегда палит из револьвера в пустую бутылку. Я сейчас приведу его, сеньоры…
— Зачем? Зачем? — в страхе закричали Валуа и Ламуль.
— Потому что, сеньоры, — отвечал Галавотти, — Пэдж и есть тот самый человек, который все знает!..
Все сидевшие в комнате почувствовали некоторый трепет, когда, ведомый Галавотти, появился на пороге человек казавшийся квадратным, столь широки были его плечи.
На огромном красном лице сверкал один глаз, другой был, по-видимому, давно выколот и заменен скорлупою грецкого ореха. Нос был приплюснут к правой щеке, а в огромной пасти, придерживаемая тремя темными зубами, торчала трубка. Удивительный человек этот, войдя в комнату, молча сел верхом на стул, Спиною ко всем присутствующим, и, казалось, задремал.
— Он не станет разговаривать, — шепнул Галавотти, — пока ему не дадут настоящий доллар.
— Что значит настоящий?
— Не фальшивый.
Пьер Ламуль дрожащими руками вынул доллар и дал его Галавотти, который, в свою очередь, почтительно протянул его Пэджу. Тот взял бумажку, сунул ее в рот и жевал с минуту. Затем, вынув изо рта, расправил на ладони своим черным пальцем и посмотрел на свет. После этого он внезапно вырвал из-под себя стул, швырнул его в угол комнаты и, сжав кулаки и переваливаясь, подошел к Ламулю.
— В чем дело? — крикнул он таким густым басом, что казалось, в комнате кто-то заиграл на тромбоне.
Рибелло Галавотти, видя, что Ламуль от страха не в состоянии сказать ни слова, решил выступить сам:
